На главную страницу

Размышления на философские темы

Определение основных человеческих чувств
О трёх направлениях человеческой энергии
Имеется ли в жизни смысл?
О бессмысленности понятия "Бог"
О бесконечности
Время и количество информации
О градации умов
Размышления о смерти
Размышления о самоубийстве
Размышления о работе
Размышления об адекватных наказаниях
В защиту мести
О двух основных инстинктах (сохранение индивида и сохранение вида)
О родственных чувствах
О значении цели для людей и народов
Великие люди и история
Женщина в современном обществе
Христианство в современном мире
СССР и буржуазная Россия
Ещё одна утопия
Победоносное шествие Висли-Пусли
О природе музыки
Как возможно творчество великих писателей и актёров

Определение основных человеческих чувств
При определении основных человеческих чувств и проявлений (любви, ненависти, дружбы, вражды) я буду исходить из известного деления человека, его энергии на 3 сферы: эмоциональную, физическую и интеллектуальную,а также понятий влечения и комплиментарности. Влечение, желание - это понятие первичное, "самая сущность человека" (Спиноза). Под комплиментарностью же я понимаю некую совместимость людей в какой-то из сфер. Влечение и комплиментарность я беру со знаком (отрицательное влечение - отвращение; отрицательная комплиментарность - несовместимость). Там, где знак не указан, предполагаются положительные комплиментарность и влечение. Существенно, что при наличии комплиментарности в одной сфере, вполне возможна отрицательная комплиментарность в другой. Здесь я не буду пытаться докапываться до причин комплиментарности; несколько предположений у меня есть, но это была бы метафизика в плохом смысле слова, так как никаких серьёзных научных подтверждений пока не имеется.
Каждый знакомый нам человек вызывает у нас приятные или неприятные эмоции. Как правило эти эмоции весьма незначительны и часто формируются лишь после достаточно длительного знакомства, но иногда проявляются буквально с первого взгляда в форме ярко выраженной симпатии или антипатии к совершенно незнакомому человеку. Существенно, что это не зависит от пола и возраста последнего. (Я, например, неоднократно встречал очень приятных старичков и очень отталкивающих девушек). Таким образом, есть люди, к которым мы испытываем эмоции, резко отличающиеся от обычного безразличного состояния. Это и есть яркие проявления эмоционального влечения. Аналогично обстоит дело и с физическим (сексуальным) влечением за исключением резкой зависимости от пола и возраста. Что касается интеллектуального влечения (имеются в виду интересы, взгляды, вкусы), то оно может проявиться лишь в процессе общения.
Если представить "прямую влечений" по любой из сфер, то около нуля будет находиться некоторая "окрестность безразличия" при попадании величины влечения к данному человеку в которую симпатия или антипатия проявляются лишь после длительного контакта и в незначительной степени; за пределами этой окрестности находится область ярко выраженных симпатий и антипатий. Таким образом, общее влечение к человеку представимо в виде функции 3-х переменных. Если составить из "прямых влечений" систему координат, то отношение к человеку определяется попаданием в одну из координатных восьмых.
Интересно рассмотреть вопрос взаимности влечений. Общеизвестно, что в физической сфере взаимность влечений далеко не обязательна. В эмоциональной же сфере создаётся впечатление, что влечение не остаётся без ответа; люди как бы чувствуют некое сродство душ или же, наоборот, распознают чужака. Что касается интеллектуальной сферы, то безответное влечение возможно при разности интеллектуальных уровней: более глупому интересно с умным, но не наоборот. Взаимность влечения даёт комплиментарность.
Теперь перейду к сочетаниям влечений в разных сферах. Сильное эмоциональное и физическое влечение - это любовь. Соответственно, когда эти влечения отрицательны получается ненависть. Эмоциональная и интеллектуальная комплиментарности - повод к дружбе; когда они отрицательны - к вражде. Интеллектуальная и физическая комплиментарности - прекрасный повод к чисто физической близости без взаимных претензий; когда же они отрицательны, но без эмоциональной составляющей - это может вести к разногласиям с долей отвращения, но в целом ситуация не слишком отличается от чисто интеллектуальной отрицательной комплиментарности. Наконец, комплиментарность по всем трём показателям даёт необходимое и достаточное условие для совместной жизни.
Любопытны ситуации с выраженным положительным влечением в одних сферах и отрицательным в других. При положительной физической комплиментарности и отрицательной эмоциональной нужно, по-моему, либо искать чистого секса без всякой романтической примеси, либо вообще прекратить общение; понятно, что первый вариант легче проходит при интеллектуальной комплиментарности. Когда ситуация обратна, то может возникнуть платоническая любовь; когда добавляется интеллектуальная - дружба. (Вспомним, как ещё Ницше отмечал, что дружба между мужчиной и женщиной возможна лишь при физическом отвращении). Замечу, что очень сильно выраженное разнополюсное физическое и эмоциональное влечение - это, как иногда выражаются, "любовь, полная ненависти" или "ненависть, полная любви".
Интеллект стоит над всеми остальными качествами, это позднейшее достижение эволюции. Только мышление может адекватно оценивать остальные функции и отчасти управлять ими. Поэтому мне кажется, что при интеллектуальной комплиментарности сильное проявление отрицательных влечений невозможно; при ней неизбежно возникает уважение. Отрицательная же интеллектуальная комплиментарность даёт презрение. Если другие положительные влечения очень сильны, оно наступит позже, но наступит неизбежно. В этом причина распада многих браков по любви. Браки же по расчёту основываются как раз на интеллектуальной комплиментарности, поэтому при отсутствии сильных отрицательных влечений они прочны, но "бескрылы".

О трёх направлениях человеческой энергии
Как известно, у человека можно выделить 3 сферы, 3 направления активности, 3 составляющие, а именно: интеллектуальную, эмоциональную и физическую. Действительно, любые человеческие проявления легко можно свести к действию какой-нибудь из них либо к их пересечению; сами же они друг у другу никоим образом не сводимы. В соответствии с этим естественно предположить, что внутренняя энергия человека, либидо, распределяется по указанным направлениям.
Является ли количество внутренней энергии одинаковым для разных людей или же это индивидуальная константа? Сейчас, по-видимому, пока нет способов измерения либидо, однозначно на этот вопрос ответить нельзя. С одной стороны, некоторые люди постоянно находятся в действии, так и брызжут энергией, мало спят, и т.п., тогда как другие инертны и быстро утомляются. Но с другой стороны, не происходит ли это различие от поверхностности мыслей и чувств у первых и большой напряжённости внутренней жизни у вторых? Или дело в экстраверсии и интроверсии?
Вспомним историю, биографии знаменитостей (впрочем, каждый может вспомнить просто своих знакомых; изменится не смысл, а лишь масштаб). У всех выдающихся людей мы находим сильнейшую гипертрофированность одной из вышеуказанных жизненных составляющих в ущерб остальным; у так называемых гармоничных личностей заметна только более-менее ровно разлитая серость, густота которой меняется в зависимости от индивидуальных способносей к тому либо другому. Сложившийся стереотип учёного - хилый и эмоционально холодный человек; спортсмен многим представляется тупым и грубым животным; художник же (в широком смысле слова) не блещет ни интеллектом, ни силой. И эти стереотипы отнюдь не лишены оснований. Для пояснения приведу несколько примеров, а затем перейду к причинам.
Возьмём хотя бы философов. Почти все великие (Кант, Спиноза, Аристотель, и др.) были не слишком-то здоровыми людьми. Известно также, что людьми они считались довольно бесчувственными: часто нападали на так называемые "добрые чувства" либо выводили их из абстрактных принципов (чего стоит хотя бы моральная философия Канта), крайне низко оценивали сострадание (исключая, разве только, Шопенгауэра), и т.п. А уж что касается личной жизни, то, кажется, потребность в эмоциональном общении была им совершенно чужда; почти никто из них не женился (женитьба Сократа является, скорее, подтверждением этому). Что касается исключений, проявивших себя также в какой-либо другой сфере, то результаты для них в третьей были прямо-таки катастрофическими. Эмоциональность и чувствительность Паскаля и Ницше привела к полному физическому разрушению организма; поступки же физически крепкого Сократа, очень последовательные и воплощающие его философию, весьма жестоки по отношению к семье.
Я не стану приводить примеры с преобладанием эмоциональной или физической сфер (это довольно очевидно; к тому же я рассчитываю как раз на интеллектуального читателя). Если же попытаться найти людей, проявивших себя всюду, то мне на ум приходят только Платон и Лев Толстой. Про первого нам известно мало достоверных сведений, а у второго эти проявления как бы чередовались в течение долгой жизни.
Принято считать, что лучший отдых от умственной нагрузки - физическая работа и наоборот. А так ли это? Понятно, что небольшая разминка после многочасовых усилий по разрешению трудной проблемы не повредит, но не относится ли это просто к усталости некоторых групп мышц? Наверное, играет роль и усталость каких-то отделов мозга (этот вопрос ещё слишком мало изучен). Но длительная и тяжёлая физическая работа выматывает так, что уже ни о чём серьёзном не думается; мысли вырождаются в пустые мечты либо просто засыпаешь. Аналогично, после тяжёлой умственной нагрузки, особенно если она сопровождается нервным напряжением (например, экзамен или серьёзная шахматная партия) чувствуешь себя, прямо-таки, физически разбитым. Такой же эффект проявляется вследствие переживания сильных эмоций.
Учитывая вышесказанное, напрашивается предположение, достаточно простое,чтобы быть истинным: энергия человека распределяется между интеллектуальной, эмоциональной и физической сферами, и успехи в каждой из них стоят в прямой зависимости от данного распределения. Разница же в достижениях среди "однонаправленных" объясняется различной талантливостью. Грубо говоря, достижение это талант, помноженный на энергию. Для поддержания этой энергии требуется питание не меньше определённого количества калорий и сон, не меньший определённого времени. Похоже также, что у организма имеется энергетический резерв, подключаемый в экстремальных ситуациях, но это подключение приводит к истощению и требует в дальнейшем усиленного питания и отдыха.
При "выделении" энергии в физическую и интеллектуальную сферы складывается некая иллюзия свободы: человек сам решает куда направить энергию, как её распределить, и психологически ему кажется, будто его решение могло быть иным. Когда мы имеем дело с эмоциональной сферой эта иллюзия исчезает: переживать или не переживать, любить или не любить решить невозможно.
Представляется весьма сомнительным, чтобы энергию можно было придержать, сэкономить. Так, если человек решил ничего не делать, сидеть и ни о чём не думать, то энергия будет уходить либо на переживания, либо на интеллектуальную работу идиота - детально разработанные, но абсолютно бесплодные фантазии. Хотя, конечно, нельзя не согласиться, что при определённых обстоятельствах расход энергии резко возрастает.
Таким образом, приходится признать, что идеал гармоничной, всесторонне развитой личности возможен лишь при посредственном интеллектуальном, эмоциональном и физическом развитии. Выдающиеся же достижения в какой-либо из сфер возможны только при существенном ущемлении остальных. Причём даже при таком ограничении серьёзные успехи отнюдь не гарантированы, а обуславливаются также и талантом. И всё же, мне кажется, попробовать стоит, ибо даже при скромных способностях человек самореализуется, развивает свою главную часть и этим как бы возвышается над самим собой.

Имеется ли в жизни смысл?
Когда-то давно, в юности, меня поразила история одного математика. Или, скорее, вычислителя. Он всю жизнь потратил на вычисление числа "пи". Не знаю, пытался он решить проблему квадратуры круга или у него были ещё какие-то мотивы. На одном из знаков он ошибся, и, не зная об этом, оставшуюся часть жизни посвятил неверным вычислениям. Сейчас давно доказано, что число "пи" - бесконечно, так что на подсчёты незадачливому математику не хватило бы целой вечности. Современные ЭВМ тратят на эти действия (подсчёт знаков, над которыми трудился несчастный вычислитель) доли секунды. Для любых, даже самых точных приложений, вполне хватает десятка знаков после запятой. И я тогда подумал: насколько же бессмысленной была жизнь этого человека! Причём не просто бессмысленной, а бессмысленной вдвойне, втройне и даже более. Судите сами: шансов на успех не было никаких. Ни для каких практических или научных целей такая точность не требуется, а если потребуется,- результат будет получен почти что без усилий. А уж годы, потраченные на ошибочные вычисления - апофеоз бессмыслицы.
А потом я подумал: ведь бессмысленность его жизни как через увеличительное стекло показывает бессмысленность жизни каждого из нас. Человек редко задаёт себе вопрос: "А зачем?". Просто живёт, и всё. Выполняет какие-то действия с сиюминутными целями или даже просто по привычке. Спросить: "Зачем"? Скорее всего, удивится, пожмёт плечами и скажет: "Жить-то надо". А если поинтересоваться: "Зачем жить?" - решит, что спрашивает сумасшедший. Фактически же получается, что день нынешний проходит с целью обеспечить день будущий, и так всю жизнь. А потом смерть, небытиё… Некоторые скажут, что всё это ради детей. Но и у детей будет аналогичная жизнь, а потом они тоже умрут. Чем это отличается от растений, которыми спешат напитаться влагой, солнцем, минеральными веществами, разбросать семена, чтобы потом завянуть?
Жизнь обычного человека состоит из множества маленьких, локальных смыслов, которые складываются в чуть более крупные, но, всё равно, локальные: удовлетворение основных потребностей, воспитание детей и внуков, обустройство жилья, профессиональный рост... Иногда сюда примешиваются более возвышенные цели, не дающие прямой выгоды. Таковы различные занятия для души. Но назвать это смыслом жизни - не поворачивается язык.
И, всё-таки, разница в локальных смыслах есть. Её трудно не почувствовать. В чём тут дело? Быть может, в том, делается это для себя или для других? Насколько возвышенна цель? Невольно вспоминаются персонажи "Чёрного монаха" Чехова. У кого жизнь осмысленнее: у учёного или у того, кто возделывает сад? Наверное, разные люди дадут тут разный ответ.
Сейчас, увы, в моде гедонистская точка зрения: "Бери от жизни всё". Наверное, те, кто так делает, ни о каком смысле жизни не задумываются в принципе, или же видят его в получении максимального количества наслаждений. Точка зрения, достойная паразита: насосаться крови, и отвалиться. Наверное, им лучше было бы родиться животными, чтобы мысли не мешали получать удовольствие и хрюкать от наслаждения.
Иногда говорят, что смысл жизни - в самореализации, раскрытии собственных возможностей и воплощении их в жизнь. Мне нравится такая точка зрения, и хочется даже с ней согласиться, но… О каких возможностях и способностях идёт речь? Если дело касается людей науки и искусства - вопросов нет. Они раскрывают свой талант, и этим доставляют радость остальным, повышают их уровень. А как быть, скажем, с потенциальными полководцами? Для раскрытия их таланта необходимо угробить множество народа, поломать миллионы судеб, отказав тем самым в возможности раскрытия им. То же самое и с потенциальными преступниками. Я нарочно беру крайние случаи. Самореализация же большей части людей остальных почти не касается.
Люди религиозные видят смысл своей жизни в соблюдении предписаний своей религии с последующей наградой. Без награды в конце это выглядело бы гораздо благороднее. У тех, кто надеются на рай, особенно с конкретизированным набором удовольствий, цели не более высокие, чем у тех, кто мечтает, скажем, разбогатеть. Другое дело, если они видят смысл в бесконечном нравственном самосовершенствовании (ведь вечность в запасе), приближении к Богу. Но даже тут встаёт вопрос: "А для чего?". Развитие ради развития? Это, в принципе, близко к идее самореализации, но мне гораздо менее близко. Одно дело, когда личность сохраняет индивидуальные особенности, а совсем другое - когда стремится подражать какому-то идеалу, жертвуя собственной индивидуальностью, причём идеал этот, во-первых, заведомо недостижим, а, во-вторых, уже существует. Нужно ли делать из себя копию?
И, всё-таки, возвращаясь к вычислителю, можно сказать, что его жизнь субъективно была наполнена глубоким смыслом. Он считал, что делает важнейшую научную работу, он надеялся на успех, и положил на это все силы, все годы без остатка. И насколько его смысл жизни осмысленнее, чем у подавляющего большинства людей, не выходящих за рамки стремления к материальному и физическому благополучию! Как тут не вспомнить Юнга с его рассказом о старом индейце, выполняющем ежедневно ритуалы, без которых, согласно его представлению, не встанет Солнце! "Смешно",- Скажите вы? Не более смешно, чем суетливая жизнь в погоне за наживой, и уж конечно гораздо более благородно.
Подытоживая сказанное, могу заключить, что смысл жизни в глобальном и объективном понимании слова, увы, отсутствует. Она разбивается на множество локальных смыслов. А вот в зависимости от того, насколько они возвышенны или низменны, способствуют самореализации или деградации, можно сказать: имеет ли жизнь общий субъективный смысл, или же является банальным животным существованием.

О бессмысленности понятия "Бог"
Одним из аргументов теологов является то, что при допущении существования бога разрешаются многие проблемы, объясняется то, что в других теориях необъяснимо, и т.п. Я намерен показать, что ничего введение бога не объясняет, а является лишь излишним усложнением системы мира. Более того, оно бессмысленно даже для морали. Понятно, что говорить я буду о разумных людях, а не о тех, кто готов поверить в любую сказку, рассказанную авторитетным тоном.
То, что всё в мире взаимосвязано, целесообразно, подчиняется определённым законам наводит многих на мысль о целенаправленном создании (кто-то даже уподоблял мир без бога часам без часовщика). Но тогда возникает вопрос: откуда появился сам бог со всей этой заложенной целесообразностью? Все вопросы, которые адресовались природе, автоматически переносятся на бога. Выходит, что над богом нужно предположить бога второго порядка, ещё более божественного, и так до бесконечности. Ситуация чем-то напоминает знаменитый аргумент "третьего человека". Таким образом, нарушается принцип экономии мышления, сущности умножаются без необходимости, без пользы. Понятие "бог" подлежит отсечению при помощи бритвы Оккама (жаль, что этот почтенный схоласт не заметил применения своего принципа к защищаемой им по должности религии).
Выходит, понятие "бог", призванное всё объяснять, не объясняет ничего. Более того, ссылки на него стремятся не допустить объяснение там, где оно вполне возможно. Существование бога вопрос совершенно безразличный. Бог, подчиняющийся до бесконечности богам более высокого порядка - это всего лишь передаточное звено, один из проводков, цепь которых уходит в бесконечность. Даже если остановиться на каком-нибудь из богов, то его по сути придётся отождествить с миром, а пантеизм, как известно, вежливая для религии форма атеизма. Этот бог будет действовать по необходимости, что достаточно подробно рассмотрено у Спинозы. Итак, либо бог совпадает с природой, либо он является частью природы и подчиняется её законам. Если же некоторые теологи додумаются до такой нелепости, как бог, не являющийся частью природы, а предписывающий ей законы, то это будет непродуманным до конца пантеизмом.
Попытка Канта обосновать существование бога через моральное чувство не может быть признана корректной, так как есть другие, ничуть не менее убедительные объяснения происхождения морали (например, через сострадание у Шопенгауэра или как интериоризованный авторитет у Фрейда).
Теперь разберёмся с попытками сохранить бога из практических соображений, как якобы необходимого для морали. Смысл этого заключён в восклицании Достоевского: "Если бога нет, значит, всё можно!". То есть бог должен быть сохранён для простого народа в воспитательных целях, а людям думающим надо либо помалкивать об этом, либо, ещё лучше, для сдерживания самих себя по совету Паскаля "поглупеть" и поверить самим. Бог, тем самым, олицетворяет угрозу неотвратимости наказания, хотя бы и в далёком будущем.
Прежде всего замечу, что бога в этом случае представляют двумя путями: способным к прощению либо безжалостным. Если эта небесная полиция способна прощать, то человек с преступными наклонностями будет на это рассчитывать и будет использовать для самооправдания хитрую казуистику. Так, кстати, поступают буддийские торговцы, которые при обмане клиента оправдываются тем, что недополучили эту сумму в прошлом перерождении. Идея такого прощающего бога даёт также толчок к мошенничеству в форме посреднических услуг; таковы индульгенция и скрытые её формы вроде отпеваний, свечек за упокой, и т.п. Если же после преступления, "греха" путь к прощению отрезан, перспективы загробной жизни мрачные, то преступник совершенно освобождается и пытается получить от жизни всё, что возможно, сейчас, не останавливаясь перед новыми преступлениями. Поэтому лучше позаботиться о лучшем устройстве полиции и суда на земле, чем пугать негодяев небесными сказками. Надежда на какую-то высшую справедливость этому только вредит, так как побуждает не столь активно бороться с преступниками и быть снисходительными. Хороший человек остаётся таковым в любой ситуации; плохой же сумеет исказить к своей выгоде любое учение.
Помимо этого говорят, что без бога жизнь бессмысленна. С этим я абсолютно согласен, так как в широком смысле жизнь бессмысленна в любом случае, что я обосновываю в соответствующей статье. Да и что это был бы за смысл - выторговать вечное блаженство за земные услуги! И теологи будут утверждать, что это возвышеннее столь осуждаемого ими гедонизма?
Таким образом, в метафизическом плане понятие бог бессмысленно; в гносеологическом оно заменяет честное "не знаю" мифической божьей волей; в плане моральном ничего не даёт и опять-таки затемняет честное объяснение поступков, способствует человеческому рабству. Это значит, что оно должно быть безжалостно изгнано из философии и сохраниться лишь в философском музее в качестве исторического курьёза.

О бесконечности
Понятие бесконечности, осознавание бесконечности мира издавна привлекали внимание наиболее проницательных философов самых разных направлений: достаточно назвать Бруно, Спинозу, Паскаля. Но анализ не всегда доводился до конца, бесконечность признавалась не за всеми заслуживающими этого объектами и не делались должные выводы. В то же время некоторые учёные умудряются делать фундаментальные философские выводы из современных физических теорий, не сознавая ограниченности применения и приблизительности любой научной теории. Они не смущаются даже оперируя такими самопротиворечивыми понятиями, как "начало времени". Всё вышесказанное побудило меня взяться за данную статью.
Начну со времени и пространства. Их бесконечность по-моему является просто атрибутом данных понятий. Начало или конец какого-либо события осуществляются во времени; они определяются тем, что предшествовало данному событию и тем, что следовало за ним. Если попытаться представить вселенную иначе, чем вечной, то получится, что из ничего возникло нечто, причём возникло опять-таки в определённый момент; тогда выходит, что с возникновением мира возникло время, а до этого ничего не было. Аналогично с концом мира: получается, что время исчезает и после этого ничего нет. Любопытно, как сторонники конечности времени собираются отделываться от этих "до" и "после". Если же связывать время исключительно с изменениями, предположить абсолютную застылость и отрицать время в начале и конце на этом основании, то прежде всего следует отметить, что из такого состояния ничего бы и не возникло без толчка чего-то движущегося, для чего время уже есть. Сторонникам же застывшего конца отвечу, что они вступят в противоречие с такими фундаментальными законами, как закон сохранения энергии, выводимыми даже априорно. К тому же эти промежутки "до" и "после" в любом случае сравнимы с измеримым "ныне".
С пространством дело обстоит аналогичным образом, даже проще. При предположении конечности пространства возникает вопрос: а что за ним. Граница, край преполагают наличие чего-то по обе стороны; пусть даже по ту сторону находится нечто совершенно отличное. Если же считать пространство отношением между предметами, то это ничего не меняет, ибо любая точка как-то располагается относительно данных. Исчезновение же всех преметов сродни исчезновению времени; энергия как-то должна локализоваться. Добавлю, что психологически пространство и время всегда мыслятся в присутствии условного наблюдателя, для которого существование вышеуказанных понятий неоспоримо; это замечание придётся кстати кантианцам. Таким образом, пространство и время не могут мыслиться иначе, чем бесконечными.
Говоря о пространстве и времени нельзя забывать и о бесконечеости "в другую сторону". Это понимал Паскаль, отмечая наряду с бесконечной сложностью вселенной бесконечную сложность капли воды. Я намерен защищать бесконечную делимость, можно сказать непрерывность. Пуанкаре писал о физической и математической непрерывности; при математической если А=В и В=С, то обязательно А=С; при физической если А=В и В=С, то возможно А>С. На мой взгляд физическая непрерывность - это всего лишь следствие ограниченности наших ощущений; с совершенствованием приборов измерения её границы сужаются и не видно никаких причин почему этому процессу может быть положен конец и почему бы физической точке бесконечно не приближаться к математической.
Бесконечная делимость - это атрибут протяжённости. Любой отрезок можно разделить, а физическая протяжённость это, в конце концов, отрезок. Попытка приравнять ненулевую величину к математической точке - что может быть нелепей? Я это расцениваю как непонимание природы абстракции. Очень смешно звучит, когда какой-нибудь знаменитый физик высказывает идею о нестабильности очередной элементарной частицы, а остальные расценивают это как необычайную смелость. Мне вспоминается сравнение Пуанкаре таких учёных с великаном, рассматривающим в микроскоп галактику и открывающим, что вещество состоит из атомов (под которыми подразумеваются звёзды). Так же и со временем. Даже если допустить некий минимальный по времени процесс, то нетрудно представить время, за которое происходит половина этого процесса. Пределы проникновения в микромир ограничиваются лишь точностью приборов. Что касается психологического ощущения времени, то психологический временной квант я определяю как мысль. Вполне допускаю, что у каждого человека этот квант свой, но об этом я подробнее напишу в другом месте.
Отсюда выводятся интереснейшие следствия. Случайность, как известно, это то, причины чего мы не знаем. Здесь я не буду приводить многочисленные доводы за детерминизм (см. их подборку хотя бы "О свободе воли" Шопенгауэра); что касается отсутствия причинности у вещей в себе, то это ставится под сомнение уже тем, что вещь в себе считается причиной явления, как бы кантианцы её не называли. Но речь сейчас не об этом. Великий детерминист Лаплас писал об обширном разуме, который смог бы охватить весь мир. Я же утверждаю, что из бесконечности пространства следует, что мир в целом до конца не познаваем, точные предсказания принципиально невозможны, и законы физики лишь прогнозы, пусть и очень вероятные. Бесконечность "вширь" предполагает взаимовлияние бесконечного числа предметов, локализаций энергии, и т.п. Даже если допустить их конечность, бесконечность пространства не даёт с уверенностью утверждать эту конечность. Но значительно проще непознаваемость обосновывается бесконечной делимостью. Состояние тела определяется состоянием составляющих его частиц; состояние этих частиц определяется состоянием ещё более элементарных частиц, и так до бесконечности. Определяется лишь наивероятнейшее состояние. С проникновением в микромир точность прогнозов в принципе может увеличиваться, но никогда не достигнет достоверности. Практически, думается, всегда будут использоваться лишь прогнозы на основе макрозаконов, т.е. взаимодействия тел, сопоставимых по размеру с человеком.
Из бесконечности времени следует возможность третьего ответа на так называемый основной вопрос философии: первична материя или сознание. Можно предположить, что и то, и другое существуют бесконечно долго, хотя допустима и гипотеза, что бесконечно лишь что-то одно. Также развенчиваются мифы об уникальности чего бы то ни было, так как даже одна из бесконечностей (пространства или времени) допускает бесконечное количество повторов.
Против рассуждений о бесконечности некоторые мыслители (в основном теологи), не имея ничего возразить по существу, высказываются в том плане, что конечный человеческий мозг не может постичь бесконечности, что он может представлять лишь конечные объекты, и т.п. в том же духе. Лучшее опровержение этих возражений - математика. Я даже не беру такую спорную дисциплину, как теория множеств. Вполне достаточно рассмотреть такие общепризнанные и общеупотребительные понятия, как число, точка. Числовой ряд бесконечен в обе стороны, любой отрезок бесконечно делим. Последовательно стягивая отрезок, можно сколь угодно близко приближать его к точке, но в точку отрезок, сколько его ни дели, не выродится. Отмечу также, что в математике постоянно изучаются свойства объектов, наглядно не представимых.
То, что я пишу в дальнейшем, недоказуемо, но такая картина мира мне кажется наиболее приемлемой. Мне кажется, что мир является бесконечным и в большую, и в малую сторону. И в микро-, и в макро-. Поясню, что имеется в виду. Вспомните, как модель атома Резерфорда-Бора похожа на планетарную систему. Напрашивается фантастическое с первого взгляда предположение, что атом является планетарной системой на микроуровне, а планетарная система, в свою очередь, атомом на макроуровне; галактика же является своего рода молекулой. За это предположение косвенно говорит тот факт, что звёзды и галактики расположены не произвольно, а, насколько позволяют судить наши средства наблюдения, образуют нечто вроде ячеистой структуры. Такую многократно вложенную картину можно продолжать до бесконечности в обе стороны. В "планетарных системам" атомов имеются собственные молекулы. А мегагалактики, состоящие из наших звёзд и планет как молекул, в свою очередь, всего лишь атомы для мегамегагалактик. Повторяю, что доказать это никак нельзя, но такая красивая гипотезы вполне имеет право на существование.

Время и количество информации
Впервые мысль о связи между ощущением длительности промежутка времени и количеством поступающей информации пришла мне в голову при прослушивании музыкальных произведений. Я обратил внимание на то, что при одинаковой фактической длительности медленных и быстрых частей возникает ощущение, что медленная часть заканчивается быстрее, как будто проходит меньший промежуток времени. Понятно, что в медленной части "помещается" меньше нот, то есть меньше информации.
Анализируя другие жизненные ситуации, приходишь к тому же выводу: чем меньше количество поступающей информации, тем быстрее идёт время, и наоборот: больше информации - медленнее течение времени. Предел минимума информации - сон; он пролетает мнгновенно, а ощущение времени появляется лишь когда что-то снится.

О градации умов
Часто можно слышать слова: "второстепенный мыслитель", "первоклассный ум", и т.п. Ниже я проведу градацию умов, дабы наполнить эти понятия более конкретным смыслом.
1. К первой, высшей категории я отношу философских гениев. За всю историю человечества их наберётся всего несколько десятков, да и то с известными натяжками. Эти люди создают собственные мощные, оригинальные системы. У них нет учителей в привычном смысле слова; они не бывают картезианцами, платониками, и т.п. Их имена зачастую сами дают названия философским направлениям. Понятно, что к ним не относятся всевозможные обезьяны, нахватавшиеся терминов и выдумывающих теорию как можно чуднее - их системы умирают вместе с ними и их временем. К первоклассным умам я бы отнёс также нескольких учёных, перевернувших основания своих наук, но по каким-то причинам не отважившихся выйти на обобщения для всего мира в целом.
2. Вторая категория более многочисленна: в каждом веке найдётся по несколько, до десятка, её представителей. Эти люди ещё способны на небольшие открытия, некоторые самостоятельные мысли. Они идут вслед за великими, углубляют, отшлифовывают некоторые моменты их теорий. У них нет собственной целостной картины, она заимствована, разработке подвергаются частности. Разрабатывая идеи великих, они, между прочим, иногда доводят до абсурда их ошибки, продолжая им поклоняться.
3. К третьей категории, как мне кажется, должна относиться интеллигенция высшего уровня. Эти люди способны понимать различные философские концепции, сравнивать их, выделять некоторые мысли, компилировать из них собственное мировоззрение, даже добавляя немножко своего для склеивания частей. Их уже довольно-таки много - один на несколько десятков тысяч. Сюда относятся "продвинутые" профессора философии.
4. Представители этой категории могут одолеть какую-либо одну концепцию, некритически её воспринять и с этой колокольни обозревать всё остальное, не покидая её ни на секунду и, естественно, не имея возможности взглянуть на неё со стороны. Их взгляды, как правило, целиком зависят от взглядов учителя - они одинаково могут стать рационалистами и иррационалистами, глубоко религиозными или воинствующими атеистами, и т. п. Из них получаются, при определённом психическом складе, отличные фанатики. Сюда относится значительная часть образованных людей, в том числе большинство философских профессоров.
5. Умы пятой категории способны лишь схватить отдельные мысли, постулаты, часто извращённо их толкуя и используя лишь напоказ, как знамя или знак различия на форме. Понять же теорию, приверженцами которой они себя считают, умы этого сорта не желают, да и вряд ли могут. Сюда можно отнести высшую часть среднего класса.
6. Люди низшей категории вообще не имеют мировоззрения, никогда не задумываются над этим. Их "взгляды" - причудливая смесь народных предрассудков с "официальными" взглядами. Этих, с позволения сказать умов, большинство.

Размышления о смерти
Страх смерти - сильнейший из человеческих страхов. Его иррациональность доказывали многие философы, высмеивали его. Большинство религий пытались внушить идеи о лучшей загробной жизни, но подавляющее большинство верующих это не утешало. Первое показывает, как слаб разум большей людей, ибо контраргументов они не приводили, а шли на поводу чувств и инстинктов; второе развеивает миф о религиозности в пользу суеверий и психологической защиты. Я хочу добавить несколько своих аргументов против страха смерти.
Известно, как часто различные авторы обращали внимание на сходство смерти со сном. Действительно, во сне человек себя не контролирует, более того, живёт как бы другой жизнью, в сновидениях, которые на тот момент обладают для него абсолютной реальностью, либо даже полностью отключается, что для него уж совершенно аналогично смерти. Проснувшись же, он сохраняет самоидентичность только благодаря памяти. При этом засыпать никто, кроме маленьких детей, не боится; они же иногда улавливают сходство. В том, что человек не боится засыпать, но боится умирать сказывается, помимо прочего, сила воображения: он легко видит себя, планирует действия на следующий день, но не может, кроме религиозных безумцев, делать этого на "после смерти". Вообще, сила памяти и сила воображения делают прошлое и будущее едва ли не столь же реальными, как настоящее и не дают возможности жить исключительно сегодняшним днём.
Но что есть человеческая жизнь? Она состоит из отдельных мгновений. В природе время непрерывно, но для человека оно квантировано, и квант человеческого времени - мысль. Мир для человека в каждое данное мгновенье - это совокупность его ощущений, внешних и внутренних, а сам он центр этого мира, часть его. Какое-то воспоминание или какая-то фантазия в момент их переживания столь же реальны, как и действительность. Различие в том, что реальность обычно ярче, но при особо значимых воспоминаниях и фантазиях эта грань стирается; градация условна. Каждое новое мнгновение - это смерть человека, смерть данного мира как представления и рождение нового человека и нового мира. Человек умирает и рождается ежемнгновенно, с частотой мысли. Здесь нет принципиального различия с засыпанием и пробужденим, а ощущению непрерывности своего существа и мира он обязан памяти.
Рассмотрим теперь вопрос о так называемой "загробной жизни". Её, кстати, часто ошибочно смешивают с верой в бога, забывая, что есть религии без загробной жизни (ортодоксальный иудаизм) и не понимая, что можно верить в переход в качественно иное существование и без вмешательства высших существ. Апологеты религии любят утверждать, что она будто бы позволяет человеку преодолеть страх смерти. Замечу, что с разумной точки зрения дело обстоит как раз наоборот. Если смерть - полное небытие, то и бояться её нечего; как говорил Эпикур, "когда мы есть - её нет, а когда она приходит - нас нет". Если же "загробная жизнь" существует, то, в принципе, можно опасаться ухудшения условий существования.
Нельзя не сказать о нелепости всесозможных теорий перерождений, переселения душ, и т.п. Как сказано выше, самотождество человека поддерживается исключительно благодаря памяти; если же человек ничего не помнит о себе, о своём прошлом существовании, не говоря уже о "предыдущей жизни", то это уже совсем другой человек. Какая разница для человека: было или не было с ним то, о чём ему всё равно ничего не известно и о чём он не может даже строить сколько-нибудь обоснованных догадок? Если потеряны воспоминания, то это та же смерть и начало новой жизни.
Нет никаких сколько-нибудь обоснованных доводов в пользу существования "загробной жизни", а тем более в конкретной форме, предлагаемой какой-либо религией. Так зачем же принимать столь необоснованную гипотезу? Можно, конечно, допускать такую возможность, но утверждать конкретную форму просто глупо; для этого ещё меньше оснований, чем описывать существование на какой-либо далёкой, недоступной планете, ибо в этом случае можно хотя бы быть уверенным в наличии планеты.
Если принять гипотезу, что смерть - это конец всему или, что для субъекта то же самое, переход в новое состояние с потерей воспоминаний, то отсюда возникают весьма интересные выводы. Для человека смерть, естественно, в этом случае не составляет никакого зла. Получается, например, что казнённый преступник наказан меньше (а вернее вообще не наказан), чем его коллега, посаженный в тюрьму. Человек, испытывающий боль, пусть даже не очень сильную, может выбрать смерть, радикально избавившись от страданий. И таких неожиданных следствий множество.

Размышления о самоубийстве
Хочу поговорить о добровольном уходе из жизни, этом величайшем проявлении свободы и эгоизма. Едва ли найдётся человек, который бы в тяжёлые минуты не думал о самоубийстве как о выходе. Такие мысли, знание о том, что есть выход, побеждающий страдания, успокаивает. (Недаром Ницше говорит: "Мысли о самоубийстве - прекрасное утешительное средство. С ними легче пережить иные бессонные ночи".) Эта бездна манит, притягивает к себе. Но, с другой стороны, ни один человеческий поступок, наверное, не подвергался такому осуждению, как суицид. Во многих временах и странах готовы были скорее простить убийцу, чем самоубийцу.
Отношение к самоубийству во многом определяется отношением к жизни и смерти. Если человек сознаёт, что смерть - это конец всему, что за гранью жизни только пустота, небытиё, то ему гораздо легче решиться на роковой поступок. Примерно так же решается человек, допускающий загробную жизнь, но, в то же время, отрицающий всякую вероятность существования бога, разумного устройства мира, награды и наказания за жизненные проступки. Тот же, кто чувствует свою подчинённость по отношению к божеству, как бы его не называть, свою несвободу, непринадлежность самому себе, тот будет страдать до конца, боясь навлечь на себя гнев хозяина.
Таким образом, отношение к самоубийству в какой-то степени равносильно отношению к свободе. Человек, живущий сам по себе и для себя, чувствующий себя свободным, всегда готов решиться на этот шаг, по крайней мере, не осуждает его. Тот же, кто ощущает себя рабом по отношению к кому-то или чему-то, относится к суициду в любой, даже самой крайней ситуации, резко отрицательно. Недаром в тоталитарных государствах и религиях самоубийство считается преступлением.
У греков и римлян, этой во многом ещё недосягаемой вершины человеческого развития, добровольный уход из жизни был в порядке вещей. Они действительно были свободны и, к тому же, не отравлены ещё ядом христианства или какой-либо другой монотеистической религии. Особенно это практиковалось стоиками. Они прекрасно понимали в каких случаях смерть является лучшим выходом, когда цепляться за жизнь просто смешно. Человек, готовый принять смерть, никогда не будет жить рабом. Сенека в "Письмах к Луцилию" приводит примеры таких случаев. Его замечательные слова: "Жизнь, если нет мужества умереть,- рабство" являются ключевыми для понимания свободы.
Самоубийство - это всегда победа разума над инстинктом. Инстинкт самосохранения один из самых, если не самый, могущественных. Победа над ним даётся труднее всего. Разум может сколько угодно убеждать, что ничего страшного после смерти нет, но инстинкт твердит одно: "Жить!". Инстинкт заставляет бояться неизвестности. Достойно удивление как люди с мучительными болезнями, безо всякой надежды на выздоровление продолжают страдать, не решаясь прекратить пытку. Как в прошлом люди, осуждённые на мучительную казнь (сожжение, четвертование, и т.п.) продолжали цепляться за жизнь до последнего. Всё это показывает власть, первенство инстинкта над разумом. Таким образом, можно сказать, что на самоубийство способен только свободный человек с развитым умом.
Я уважаю самоубийц. Человек, решившийся на такой непростой шаг, в любом случае заслуживает уважения, что бы ни послужило причиной его действий. Когда говорят, что некто совершил суицид по глупости, по ничтожному поводу, это ерунда. Ухода из жизни из-за мелких неприятностей не бывает. Другое дело, что один кончает счёты с жизнью под влиянием тяжёлого, внезапно обрушившегося горя, а у другого боль, огорчения накапливаются и, в конце концов, очередная, сама по себе незначительная беда в сумме с другими бедствиями ломает человека, исчерпывает его терпение. Так последняя капля переполняет сосуд, а ещё одна соломинка делает ношу непосильной.
Но, помимо того, что самоубийство является величайшим актом свободы, оно, в то же время, есть величайший акт эгоизма. Человек живёт не только для себя, но и для других (любимых, детей, и др.) Совершая суицид без серьёзнейших на то оснований, он как бы плюёт на них, показывает своё безразличие по отношению к тем, кому нужен. Если самоубийца становится для окружающих обузой (например, в случае, когда больной уже не в состоянии себя обслуживать), то это акт альтруизма. В противном же случае - ничем не прикрытый эгоизм.
Если исходить исключительно из предыдущих рассуждений, то можно было бы рекомендовать самоубийство одиноким людям при малейшей неприятности. Действительно, если тебе плохо, ты уверен, что после смерти нет ничего, о тебе никто не станет плакать и ты настолько поборол инстинкты, то почему бы не прекратить страдания наиболее быстрым способом? Звучит, конечно, весьма убедительно. Но если в рассуждениях допущена хотя бы одна ошибка, то её уже не исправить. Что если смерть всё-таки не конец существования, а после неё человек лишается каких-либо радостей, доступных на Земле? Или она связана с большой болью? Так что совершать суицид без серьёзнейших оснований всё-таки не стоит. В любом случае, если уж человек собирается сделать такой шаг, то его не стоит совершать под влиянием эмоций, а только по зрелом, многодневном размышлении.

Размышления о работе
Работа занимает у среднего человека порядка трети всего времени и порядка половины времени сознательного. Значение, которое ей при этом придают колеблется от каторги до смысла жизни. На мой взгляд большинством людей её значение явно переоценивается. Рассмотрим различные подходы к труду и некоторые вытекающие из них следствия.
Слово "работа" является однокоренным с такими словами как "рабство", "раб". Это отнюдь не случайно. Достаточно вспомнить с каким закономерным презрением относились к труду (особенно физическому) свободные люди древнего мира в самых разных частях Земли. Высшие касты (у индусов брахманы и кшатрии) считали для себя работу чем-то унизительным. Можно согласиться с Оскаром Уайльдом в том, что "работа предназначена для тех, кто не умеет больше ничего делать".
Человек, вынужденный работать, не может считаться свободным, даже если он и испытывает от работы какое-то удовольствие. Если б, к примеру, я ежедневно, в определённое время, обязан был пить шампанское, закусывая его красной икрой (что я, в общем-то, люблю), то я бы неминуемо возненавидел это занятие. Внутренне свободному человеку не может нравиться то, что он должен делать принудительно. Если человек без отвращения и чувства протеста делает что-то в определённое не им, часто неудобное время, то он достоин рабства! Если же это "что-то" ему вдобавок не нравится, то он раб вдвойне! Раб, внутренне смирившийся со своей участью, не достоин свободы.
Отсюда следует парадоксальный, в чём-то жестокий, но неизбежный вывод. Рабство является необходимым условием свободы. Свобода одних неизбежно покоится на рабстве других. Когда все большую часть времени работают и изредка отдыхают, то все являются полурабами, но отнюдь не свободными людьми. Остаётся лишь надеяться, что сложная техника сведёт эту несвободу к более-менее приемлимому минимуму.
Человек, фанатично увлечённый чем-либо, а в особенности работой, пользуется большим уважением, а иногда и завистью. Их (особенно если поглощающая страсть творческая, как то наука, искусство) считаются чуть ли не высшими существами. Такой взгляд в корне ошибочен! Если человек все свои силы, всё внимание сосредотачивает на объектах внешнего мира, сколь бы возвышенными они ни были, он этим показывает лишь собственную незначительность и малую ценность. Этим он как бы говорит: "Моё "Я" без предмета моего увлечения - ничто". Если отнять у такого субъекта его любимое занятие, то он не будет знать, куда себя деть, и очень скоро зачахнет. Насколько же мне ближе по духу бездельник, погружённый в самосозерцание!
Следует отметить, что я отнюдь не имею в виду тех тунеядцев, которые, оставшись наедине с самими собой, изнывают от скуки и немедленно отыскивают себе какое-нибудь бессмысленное развлечение. Пустой голове постоянно требуются внешние наполнители, и они, в отличие от фанатов какого-либо дела, заполняют пустоту уж совершеннейшей дрянью! Такие головы относятся к думающим как Луна к Солнцу, сами светить не в состоянии, а на звание светила претендуют. В этом им очень помогает нелепая, брошенная на потребу толпе мысль о равенстве людей. Восхищаясь "бездельниками", я имею в виду сократовский тип. Как прав был афинский мудрец, утверждая, что "самое ценное для человека - досуг"! По тому, как человек относится к досугу, можно безошибочно судить о его внутренней ценности. У пустой личности - пустые забавы, борьба с вечной скукой. У раба - вечная потребность в деятельности (как правило, физической).
Алкоголизм, наркомания, и.т.п. заслуженно считаются тяжёлыми болезнями, с которыми следует как можно жёстче бороться. Но при этом два родственных заболевания, религиозность и трудоголия, не только не осуждаются, но и поощряются обществом. О религиозности я скажу в другом месте, а сейчас о трудоголии. Корни положительного к нему отношения кроются в его полезности для общества; действительно, от этих несчастных государство имеет большую экономическую выгоду. (Конечно, от алкоголя выгода тоже немалая, но алкоголики, а особенно наркоманы могут быть просто опасны. Не стоит забывать и о генофонде). Другой корень в том, что эти люди создают впечатление собственной значимости, хотя, без своего дела они ничто.
Трудоголик - несчастнейший человек. В отличие от других людей, даже больных сходными болезнями, он совершенно не живёт для себя. Его "Я" целиком растворяется а работе. Он - всего лишь оболочка для дела. Стоит убрать это дело, как останется только выжатый лимон. Мне скажут, что люди, работающие по шестнадцать часов в сутки, зажиточны и зарабатывают куда больше тех, кто себя не особо переутруждает. Это так, но зачем нужно богатство, когда нет возможности им пользоваться? У такого трудяги только и хватит сил после работы сесть в свою роскошную машину, доехать до прекрасного дома, проглотить изысканный ужин, вкус которого не чувствуется от усталости и завалиться спать на удобный диван с тем, чтобы на следующий день с раннего утра снова помчаться к своей обожаемой работе. Его семья (если он, конечно, выкроил время, чтобы обзавестись таковой) совершенно не знает своего супруга, отца, а видит и потребляет только результаты его деятельности. Она имеет в его лице нечто вроде раба или сказочного джинна, но при этом лишается любимого человека, который сам приносит себя в жертву своему идолу.
Вообще, следует заметить, что одно-единственное увлечение - очень нехороший признак, в особенности если оно совпадает с работой. Это делает человека фанатичным, а также свидетельствует об узколобости. Человек, лишённый широкого кругозора и являющийся глубоким специалистом в какой-либо области неинтересен. Трудно не согласиться с Козьмой Прутковым, что он "подобен флюсу".
Корнями трудоголии являются внутренняя пустота и самосознание индивидом собственной малоценности, а также банальная жадность. Если человек имеет достаточно денег, чтобы не работать и хочет пожить в своё удовольствие, но не может остановиться и стремится накопить всё больше и больше, то это огромнейшее несчастье; он подобен больному чесоткой, не способному унять зуд и прекратить чесаться. Некоторые не могут остановиться на заработке, примерно равном доходам большинства окружающих, и начинают трудиться в несколько раз больше только затем, чтобы всех перещеголять, но, при этом, теряют все радости жизни. Разумеется, такие больные очень полезны для экономики.
У трудоголиков есть очень неприятная черта. Алкоголик, к примеру, никогда не станет утверждать, что его образ жизни самый правильный, не будет никого агитировать спиваться. Трудоголик же гордится своей болезнью и будет считать нормальных людей бездельниками, призывая их "делать как он". (Аналогичная ситуация и с одержимыми религиозностью). В результате здоровые люди в какой-то степени чувствуют свою ущербность перед ним и ощущать вину за то, что они не такие, что их интересует что-то кроме вынужденной каторги.
Среди различных видов работы меньшим злом для вынужденного трудиться является творческий труд. Здесь, по крайней мере, можно следовать собственному режиму дня, собственным биоритмам, не подстраиваясь под большинство или же под наклонности начальника. В конце концов всегда есть возможность устроить себе выходной или небольшой отпуск если чувствуешь себя не готовым к плодотворным занятиям и компенсировать это усиленной работой в те дни, когда чувствуешь вдохновение. Сидя же в какой-нибудь конторе, особенно государственной, ощущаешь собственное рабское положение с удвоенной силой. Что может быть ужаснее, чем изо дня в день добровольно посещать тюрьму, проводя там лучшее время и растрачивая почти все силы! И так до старости!
К сожалению, в современном обществе не работать могут только единицы, отдельные счастливчики. Для большей же части людей это было бы сопряжено со слишком большими лишениями. Тех же, кто добровольно согласится на нищету ради большей свободы, совсем мало. Где же выход для тех, кто не одарён творческими способностями (или же чей дар не признан)? Никакого хорошего, радикально решающего проблему выхода, я предложить не могу. Единственное что можно посоветовать, так это не "гореть" на работе, не принимать производственные проблемы близко к сердцу, а трудиться как можно более механически, максимально экономя силы. Пусть в этом случае вдохновляет пример великого Спинозы, зарабатывавшего себе на жизнь шлифовкой стёкол и обдумывавшего за этим монотонным делом свои великие идеи!

Размышления об адекватных наказаниях
Постоянные нелепицы о смысле и сущности пеницентиарной системы вызывают у меня большое раздражение - большее, чем нелепицы по другим жизненным вопросам, так как этот имеет помимо чисто теоретического интереса громадное практическое значение и затрагивает интересы буквально всех. От рассуждений многочисленных гуманистов, крайне обеспокоенных соблюдением прав преступников и равнодушных к правам их реальных и потенциальных жертв становится не по себе. Того, кто с ними не соглашается, немедленно объявляют чуть ли не фашистом. Наверное, это во многом следствия глубокого проникновения христианского яда, но сейчас я больше буду писать не о причинах, а разоблачать заблуждения и намечать пути к улучшению ситуации.
По-видимому, очень многие заблуждения в этой области проистекают от того мнения, что человека можно коренным образом исправить, что преступления имеют главную причину в дурной окружающей среде, и т.п. Замечу, что в конечном счёте все эти мнения ведут к одному корню - многократно опровергавшемуся, но тем не менее яростно защищаемому догмату о свободе воли. Я же (и тут я не одинок) утверждаю, что характер, сущность человека величины определённые, а среда может их разве только смягчать, не давать проявляться в полной мере либо, наоборот, усиливать. И подтверждением тому служат тьма примеров, когда дети, выросшие в бандитских трущобах, вырастали тем не менее в благородных людей, а Сенеки воспитывали Неронов. Получи грабитель с большой дороги прекрасное воспитание, он бы, конечно, не нападал ни на кого с ножом, но, к примеру, занимался бы банковскими афёрами. Тем, кто сетует на среду, следует хотя бы вдуматься в пример Тита и Домициана - двух императоров, двух братьев, благородного правителя и злобного деспота.
Итак, главную цель наказания принято полагать в исправлении преступника. Даже такое естественное чувство как месть до того оболгали, что в нём стыдятся признаваться (опять христианский яд непротивления). Одну из разумных целей наказания - изоляцию от общества нежелательного элемента, ещё признают, но важнейшую цель - устрашение всякой сволочи, вообще объявляют ложной. Жестокость, видите ли, порождает жестокость. Жестокость настолько свойственна человеческой природе, что порождать её не надо - она готова вырваться в любой момент, а даёт ей вырываться именно безнаказанность или смехотворные наказания.
В общепринятых методах борьбы с преступностью столько глупостей, что я даже нахожусь в замешательстве - с чего начать. Возьмём хотя бы суд. Восхваление суда присяжных, как наиболее справедливого, и т.д. стало общим местом. На деле же имеем группу людей, часто не имеющих даже нормального образования, не говоря уже о специальных юридических и психологических знаниях, которым приходится разбирать зачастую труднейшие дела, в которых непросто разобраться и профессионалу. Обвинитель является государственным служащим, защитник же - частным лицом. Ясно, что крупный преступник имеет средства нанять самого опытного и бесчестного адвоката, для которого обвести вокруг пальца неопытных присяжных, многие из которых впервые в суде, задача отнюдь не невыполнимая. Если бы защитник просто следил за соблюдением закона, прав обвиняемого, и т.п., то ничего плохого тут не было бы. Но он часто пытается оправдать человека, в виновности которого уверен, придравшись к какой-либо мелочи. Если ему это удаётся, то ему не только не плюют в лицо, как он того заслуживают, но прославляют как мастера своего дела и очень уважают, будто он своими действиями не стал соучастником преступления. С таким же успехом можно восторгаться умелыми действиями убийцы, который хотя бы не лицемерит.
После осуждения преступника он поступает в колонию, где, зачастую, без разбора собраны самые разнообразные преступники - и грабитель, и хулиган, и просто мошенник. Если бы действительно хотели исправить кого-то, то вместе сажали бы тех, кто совершил проступки примерно равной тяжести. При такой же системе люди дурные сами по себе (что они доказали своими поступками) имеют полную возможность учиться у совсем закоренелых и выходят на свободу ещё худшими.
Часто преступников осуждают на один срок, а сидят они значительно меньше. Досрочное освобождение бывает либо индивидуальным ("за хорошее поведение"), либо коллективным (амнистия за какие-либо преступления). Первое ещё могло бы быть оправдано, если бы не открывало путь огромным злоупотреблениям. Второе же является полным маразмом. Для чего вообще тогда судьям выверять срок, если освобождаются все без разбора? Если наказание за какое-то преступление кажется чересчур суровым, то надо вносить изменения в законы, а не прощать по случаю праздника. Получается, что для заключения на тот срок, который судья считает справедливым, нужно осуждать на больший срок из-за частых досрочных освобождений. При таких актах говорят о милосердии, не сознавая, что попирают свои же законы и косвенно проявляют жестокость по отношению к жертвам преступлений.
Сроки заключения за воровство и сходные преступления почему-то определяются по абсолютной шкале, то есть кто больше украл, тот больше и виноват. При этом лишь изредка учитывается благосостояние самого вора и никогда не учитывается относительная величина ущерба потерпевшего. Получается, что укравший миллион в банке наказывается суровее, чем вытащивший кошелёк с мизерной пенсией у бедной старушки. Даже простой здравый смысл показывает, что это неверно. Ясно, что кража миллиона у магната примерно соответствует краже рубля у бедняка. Из этого следует, что менее всего предосудительны кражи у государства, хотя если это делает человек, облачённый государственным доверием, это сильно усугубляет вину.
Часто на решение суда влияют так называемые смягчающие обстоятельства. Одно из самых распространённых - состояние аффекта. Если исходить из традиционного взгляда, когда главное - наказание преступника, то в этом есть крупица здравого смысла (ведь до того, что никто ни за что не отвечает и всё происходит необходимо додумываются и имеют мужество принять такой взгляд лишь немногие). Но при этом не понимают, что человек, действующий аффективно, во много раз опаснее хладнокровного преступника. Последний, раз попавшись, понимает, что он теперь всегда в случае чего под подозрением и при достаточно суровом наказании поостережётся вновь нарушить закон. Совершивший же преступление в порыве не остановится и в другой раз. Так что если разумного преступника следует изолировать или уничтожать в основном для устрашения, то с аффективным нужно проделывать то же самое в силу его опасности для общества. К тому же это отобьёт охоту у притворщиков. То же, даже в большей степени, применимо и к психически больным преступникам.
Очень снисходительно суды относятся к так называемым преступлениям по неосторожности, даже повлекшим тяжкие последствия. При этом опять-таки забывают, что цель не в наказании, а в предупреждении. Конечно, пьяный водитель не хотел никого давить, а небрежная медсестра никого заражать, но от таких неосторожных действий вреда больше, чем от всех умышленных преступлений вместе взятых. Жалея отдельного разгильдяя, судьи обрекают на смерть и увечья множнство ни в чём не повинных людей. А если его действия не повлекли тяжких последствий дело ограничивается мелким штрафом, выговором, и т.п. Если не хотят, жалея одного, обрекать на гибель десятки, то за преступления по неосторожности наказание следует резко ужесточить. Причём наказание должно выноситься вне зависимости от того, повлёк ли проступок серьёзные последствия. Это очень сократит количество несчастных случаев, ибо каждый разгильдяй десять раз подумает, стоит ли езда "с ветерком" или сэкономленные минуты от невыполнения правил техники безопасности нескольких лет тюрьмы.
Преступления сходят с рук несовершеннолетним. Здесь опять-таки главной причиной являются нелепые рассуждения об ответственности. По мысли их авторов человек до какого-то возраста ничего не понимает, а потом резко умнеет и взрослеет. Древние греки здесь были гораздо мудрее; достаточно вспомнить смертный приговор мальчику, ослепившему ворону. У нас же малолетние изверги могут вытворять что угодно, всё равно их слегка пожурят, отправят на перевоспитание и объявят жертвами среды. Неужели не ясно, что если человек уже в юном возрасте преступник, то что он сделает, когда, повзрослев, наберётся сил и опыта. К малолетним мерзавцам следует применять все те меры, которые применяются и к взрослым. Это большая удача - прервать путь негодяя в самом начале, когда он ещё не развернулся во всю мощь и не произвёл потомства.
Очень трудно найти крайнего в групповых преступлениях, а также в преступлениях, совершённых кем-то из членов банды. Здесь валят вину друг на друга, и в результате, из боязни ошибки, получают меньший срок, чем заслуживают. Организаторам же вообще удаётся уйти от ответственности. Как будто так важно, к примеру, кто именно нанёс смертельный удар. Здесь есть очень простой выход: судить всех соучастников по максимуму, не вдаваясь в детали. Члена же преступной группы следует считать виновным во всех её преступлениях. Таким путём с организованной преступностью можно покончить очень быстро.
Огромное количество преступлений совершается рецедивистами. Тут уж вообще ни о какой жалости и гуманности не может идти и речи. Совершая преступление повторно человек этим доказывает, что либо он паталогический преступник, либо что наказание было настолько мягким, что он его ни капли не боится. В любом случае его надо либо навсегда изолировать, либо уничтожить. Сейчас в некоторых местах это поняли и осуждают пожизненно за два тяжких либо за три любых преступления.
Телесные наказания считаются повсеместно чем-то варварским. Они, конечно, унизительны, но я придерживаюсь того мнения, что за дурацкие преступления справедливы дурацкие наказания. Хулиганьё помимо жестокости может остановить широкая огласка и унижение. Если человек, к примеру, гадит в подъезде или ломает телефонную будку, то самым подходящим наказанием является именно порка, возможно публичная, возмещение ущерба и принудительные грязные работы. Это куда эффективней простого штрафа и даже небольшого заключения.
Большое число преступлений связано с наркотиками. Я не вижу большой беды в том, что дурак разрушает своё здоровье употреблением наркотиков; беда в том, что в состоянии наркотического голода он может пойти на что угодно ради добычи новой порции яда, денег на неё. Если наркотики разрешить и продавать так, как сейчас продаются самые слабые из них - алкоголь и никотин, то это принесёт следующую пользу: исчезнет один из основных источников дохода преступных групп и некоторых террористических государств; цены резко упадут и ради добычи отравы не нужно будет идти на тяжкие преступления; государство будет получать доход в виде налогов. Естественно нужны широкая кампания по уведомлению о тяжёлых последствиях наркотических удовольствий и крайне жестокие наказания за наркотизацию детей. Другой путь - тотальная изоляция наркоманов.
То, что смешно запрещать проституцию, известно давным-давно. Вместо того, чтобы путём медицинского контроля резко снизить число венерических заболеваний и получать доходы в виде налогов государство отдаёт эти доходы сутенёрам. К тому же проституцию очень трудно доказать; и несправедливо наказывать уличных шлюх, оставляя в покое их более удачливых и хитрых коллег, принимающих подарки от богатых любовников. Столь же глупы и запреты на порнографию, тем более, что никто толком не объяснит, что это такое, и чем она отличается от эротики. Опять-таки, нужны очень жестокие наказания за вовлечение детей.
Несколько слов о сексуальных преступлениях. Изнасилование, на мой взгляд, является самым запутанным и неоднозначно трактуемых из преступлений вообще. Иногда очень трудно провести грань между преступлением и провокацией какой-нибудь истерички. Но если жертва действительно отбивается, трудно представить, чтобы у неё и у насильника не осталось явных следов; что касается угроз оружием, то всё время им угрожать трудно, да и оружие - улика. Если говорить о таком модном "преступлении", как сексуальное домогательство, то интересно, как вообще возможен секс, если нет домогательств с одной из сторон; если нет угроз, брани и прикосновений, то говорить вообще не о чем. Впрочем, при нынешнем уровне техники несложно записать речи домогающегося и обнародовать их - это будет поэффективнее суда.
Наиболее опасной считается почему-то организованная преступность, "мафия". Но если посмотреть на деятельность мафии внимательней, то выяснится, что она занимается в основном контролем за оборотом наркотиков, проституцией, контрабандой и т.п. Она соприкасается с другими преступными сообществами и потребителями вышеуказанных товаров, то есть с не самыми законопослушными людьми, а нормальные граждане страдают от её действий нечасто. Ко всякой шпане же относятся, наоборот, снисходительно, хотя количество пострадавших от неё многократно превышает число жертв оргпреступности. По вечерам страшно появится на улице отнюдь не из-за мафии. Спокойствия и безопасности можно добиться лишь самыми безжалостными мерами против хулиганов.
Главный принцип гуманного правосудия: "Пусть лучше уйдут от ответственности десять преступников, чем пострадает один невиновный". Конечно, невинно осуждённый - это трагедия. Но последствия оправдания десяти негодяев гораздо печальнее. Выйдя на свободу, они продолжат свои дела, совершат по преступлению и пострадают десять невиновных. А люди с преступными наклонностями и сдерживаемые лишь страхом наказания, видя, как велики шансы его избежать, дадут своим наклонностям волю, и пострадают ещё десятки невиновных. К тому же следует учесть, что при судебных ошибках чаще всего страдают те, у кого "рыльце в пушку", то есть имеющие криминальное прошлое или замеченные в других неблаговидных поступках. Так, в краже в первую очередь будут подозревать уличённого в воровстве ранее, хулигана, алкаша, но отнюдь не нормального гражданина. Таким образом, вероятность быть невинно осуждённым много меньше вероятности пострадать от разгула преступности вследствие излишней мягкости судей.
Страх смерти, зачастую иррациональный, один из сильнейших человеческих инстинктов. По силе сдерживания с ним не сравнится ни одно наказание, даже членовредительское. Осуждённый на любой срок, пусть даже пожизненно, всегда имеет надежду вырваться на свободу, поэтому любая замена угрозы смертной казни не даст и половины её эффекта. Конечно, ошибки здесь особенно трагичны. Но разве не гуманнее быстро и безболезненно убить человека, чем годами мучать его заточением? Пожизненное заключение - это вообще нечто садистское, если иррациональный страх и нелепая надежда не дают преступнику покончить с собой.
В отношении психопатов и рецедивистов сомнения в целесообразности смертной казни вообще отсутствуют. Эти люди либо не способны осознавать поступки, либо тюрьма их не пугает. В любом случае они могут в любой момент повторить свои действия, и находящиеся рядом с ними всегда будут находиться под угрозой. Если угроза серьёзна, её следует пресечь в зародыше.
Целям профилактики и устрашения потенциальных преступников как нельзя лучше соответствует возможность смертной казни за любые преступления против личности. Это не значит, что нужно казнить всех преступников - достаточно ввести смертную казнь с вероятностью, по жребию. Понятно, что за убийство вероятность будет очень большой, а за избиение - значительно меньше, но она всегда должна быть. Жеребьёвка должна проводиться гласно, в присутствии заинтересованных лиц; всякое помилование после неё исключается. Эта процедура так психологически подействует на оставшихся в живых, что у них пропадёт всякая охота к рецедивизму. Аналогично она подействует и на потенциальных преступников.
Приговорённых к смерти сейчас без толку расстреливают, убивают электрическим током, и т.п. А почему бы не использовать их с пользой для медицины? Я говорю не только о трупах. Почему бы не испытывать на них действие новых препаратов? Эксперементы над животными не более гуманны - ведь они-то как раз не совершали никаких преступлений; к тому же из-за различий в организме они не дают полной картины. Впрочем, и здесь можно проявить гуманность: многие преступники, поставленные перед выбором - быть немедленно казнёнными или ещё пожить, став объектом исследований, предпочтут второе.

В защиту мести
Я хочу выступить в защиту одного из самых естественных, но и самых оболганных чувств - мести. Сейчас месть считается чем-то низким, недостойным цивилизованного человека. Я же буду доказывать, что она не только оправдана, но и полезна. Отказ же от мести, какими бы высокими фразами при этом не прикрывались, есть проявление слабости и трусости ("трус, кто сторицей не мстит!").
Если человек не оставляет безнаказанным ни одно умышленное действие против себя, то этим он лишний раз утверждает своё "я", приоритет своей личности, говорит "да" самому себе. Какое самоуважение может испытывать человек, которого оскорбили, унизили, и т.п., и который оставил это безнаказанным, показав тем самым себе и другим, что с ним можно в любой момент проделать то же самое?! Такой человек добровольно ставит себя ниже других, смиряясь перед обстоятельствами вместо того, чтобы пытаться управлять ими.
Месть, по-видимому, должна быть адекватной проступку. Если это правило не будет соблюдаться, то эта месть даст в свою очередь повод для ответной мести; при адекватной же мести справедливый человек не станет проводить контрмести. Примеры бесконечной и бессмысленной мести мы можем видеть в вендеттах, когда это правило не соблюдается.
Правила дворянской чести, дуэли происходят от гипертрофированного чувства самоуважения. Правило адекватности нарушается и здесь - за неосторожное слово жизнью могут поплатиться как оскорбитель, так и оскорблённый. О глупости этого достаточно написал Шопенгауэр. Думается, на несерьёзное оскорбление следует отвечать примерно так же; на серьёзное же разумней устроить дело без риска для себя (с какой стати негодяй и жертва должны подвергаться одинаковому риску на поединке?!).
Разумная месть приносит пользу почти в той же степени, что правосудие, исправляя его ошибки и пробелы в законодательстве. Если законы не могут защитить человека, он имеет полное право защищать себя сам. Если, к примеру, убийца, насильник, и т.п. получает неадекватно маленькое наказание благодаря преступной изворотливости адвоката и "гуманности" судей, то я не смогу уважать близких жертвы, если злодей вскорости не будет убит. Если защитник явно лжив и вместо контроля за соблюдением закона пытался на основе неточностей представить преступника ангелом, а жертву во всём и обвинить, то неплохо было бы с ним проделать то, что сделали с жертвой. Это приведёт к снижению уровня преступности, а также к тому, что преступникам получить оправдательный приговор будет страшнее, чем справедливый.
Понятно, что человек в первую очередь склонен мстить за близких - родственников и друзей. Но для того, у кого сильно развито чувство справедливости и сострадание, близость пострадавшего несущественна, на любое сходное преступление он станет реагировать одинаково остро. Наибольшего уважения в моих глазах достоин тот, кто способен покарать близкого человека. Такие примеры есть, но, к сожалению, в основном в древних Греции и Риме (например, Брут, казнивший сыновей).

О двух основных инстинктах (сохранение индивида и сохранение вида)
Наверное ни одна часть теории Фрейда не вызвала столько возражений и даже насмешек, как допущение о сексуальной природе неврозов и сексуальной основе либидо. Часть вины лежит на самом Фрейде, ибо он выводил это исключительно из опыта, из собственных наблюдений, не обосновывая данные гипотезы с более общих позиций. Я здесь буду отстаивать первичность полового инстинкта по сравнению со всеми остальными, даже с инстинктом самосохранения.
Прежде всего стоит обратить внимание на тот известный факт, что весь смысл существования низших животных сводится к тому, чтобы дать жизнь потомству. У многих жизненный цикл сводится к половому созреванию, следующему за ним половому акту, рождению новой жизни и непосредственно за этим смерти. Всё это происходит чисто автоматически; индивидуумов нет - есть только выживание вида, причём получается оно исключительно за счёт количества. Откладываются тысячи икринок (яичек, и т.п.), большинство погибает в зародышевом или младенческом состоянии и лишь единицы доходят до вышеописанного конца и продолжают столь славную эпопею. Ярчайший тому пример - мучительное путешествие лососей к месту размножения и неизбежной гибели. Инстинкт самосохранения действует лишь вначале, а затем уступает более сильному половому инстинкту. Индивидуальность полностью отрицается во имя вида.
У высших животных это проявляется не так ярко. Начинает формироваться самосознание, ощущается некоторая ценность каждого индивида. Размножение и выживание вида происходит уже не за счёт количества, а за счёт качества. Рождается небольшое количество детёнышей, которые не бросаются на произвол судьбы, а напротив, тщательно оберегаются и воспитываются. Такая опека продолжается вплоть до полового созревания, то есть до момента, когда особь может способствовать выживанию вида. Жизнь здесь состоит из двух составляющих: самосохранение и размножение. Идёт постоянная борьба: самцы бьются за территорию, на которой добывается пропитание и за самок. Преобладание полового инстинкта проявляется здесь в том, что бои за самок проходят куда более жестоко, у некоторых видов со смертельными исходами. Перемирие во время периода спаривания тут исключено; у видов же, размножающихся круглый год, сильный самец со своим гаремом постоянно начеку. Замечу также, что в период спаривания представители многих видов теряют обычную осторожность и становятся легко уязвимыми. Итак, индивидуальность находит свои проявления, но в определённые периоды половой инстинкт, интересы вида сметают её и проявляются со всепоглащающей силой.
У человека вследствие большого развития мозга самосознание проявляется гораздо сильнее, чем у других животных. Появляется множество интересов, не сводимых к вышеуказанным инстинктам (впрочем в меньшем масштабе они бывают и у высших животных), но при этом большинство людей относятся к ним, как к чему-то несерьёзному. Борьба за пропитание (в виде работы), брак и воспитание детей - вот те занятия, которые только и считаются серьёзными в любом обществе. Борьба за пропитание и самок приняла приглушённые, цивилизованные формы (процесс описан в теории общественного договора у Гоббса): довольствуются малым, дабы не потерять всё. За территорию самцы борются большими группами - армиями, представляющими ещё большие группы - государства. Риска при удовлетворении полового инстинкта стараются избежать (да это в общем-то и не требуется).
Долгое время у простых людей вся жизнь была заполнена заботой о пропитании и продолжении рода. Небольшая же часть выполняла функции защиты общей территории и имела много свободного времени; я говорю о дворянстве. Их распоряжение свободным временем соответствовало (за редким исключением) основным инстинктам, но, так как эти проблемы в целом были решены, то их удовлетворение и борьба стали принимать утончённые формы. Охота не ради пропитания, а для забавы превратилась в жестокую игру. Еда стала удовольствием. Простое неосторожное слово или поступок приравнивались к покушению на жизнь или территорию и оканчивались у самцов ритуальным поединком - дуэлью. К тому же приводила и борьба за самку - не просто за любую, а за конкретную, у которой находили особые качества. Флирт и интриги занимали большую часть времени и также имитировали действия, необходимые для продолжения рода.
С развитием средств производства в цивилизованных странах проблема добывания пропитания утратила свою остроту и свободное время появилось практически у всех. Но используется оно у подавляющего большинства опять-таки удовлетворением основных инстинктов и суррогатом борьбы за их удовлетворение. Рыбалка, охота, садоводство - отголосок борьбы за пропитание, а трудоголия - более продвинутый её вид. Вражда подростковых группировок происходит от борьбы стаи за территорию. Фильмы, развлекательные книги, и т.п. вращаются вокруг секса и тех же драк. Спорт - опять-таки состязание, усиленное сексуальной символикой большинства игр, что я объяснил в соответствующей статье. Кто бороться не может, теперь не погибает сразу, а уходит от жизни с помощью наркотиков, самыми распространёнными из которых являются алкоголь и сверхрелигиозность. Лучшие люди частично вышли из под власти инстинктов и используют возможности мозга, являющиеся, видимо, результатом счастливой мутации: занимаются абстрактной наукой и искусством, хотя, если покопаться, следы основных инстинктов обнаруживаются и здесь.
Качества, поступки, считающиеся в любом обществе очень похвальными, на деле также оказываются модифицированным инстинктом сохранения рода. Альтруизм, человеколюбие, забота о других, самопожертвование - всё это отрицание личности во имя вида. Эгоизм же принято осуждать, так как он утверждает приоритет своей личности, самосохранения по сравнению с интересами вида. Эгоизм более разумен, это позднейшее приобретение эволюции, появившееся с развитием самосознания. Тот, кто сознаёт свою ценность, кто понимает, что смерть - это конец всему не может не быть эгоистом. Так не лучше ли открыто и честно признать его, чем стыдиться и превозносить старейший инстинкт?!

О родственных чувствах
Чувство родственной привязанности является у обычного человека одним из самых сильных. Оно заставляет оказывать помощь дальнему родственнику, которого, может, человек и в глаза не видел. Оно заставляет самого закоренелого мерзавца с нежностью относиться к своим родным, а их, в свою очередь, считать его "бедной заблудшей овечкой". Таких и подобных примеров можно привести массу. Нужно иметь сильнейшую силу воли или всецело находиться во власти другого сильного чувства, чтобы сделать или заявить что-нибудь вроде: "Я тебя породил - я тебя и убью".
Надо отметить, что по силе и глубине родственные чувства значительно превосходят чувства, возникающие при простой принадлежности к группе. И дело тут, пожалуй, в том, что у родственников, несмотря на все различия, общего гораздо больше, чем у людей, объединённых по профессиональному, территориальному или какому-либо другому аналогичному признаку. Коренная причина - в генах. Когда у людей общая очень существенная часть генов, то такое совпадение почти наверняка больше, чем с любым случайным человеком. В родственнике человек любит не его как такового, а самого себя, частично воплощённого в нём.
Отсюда видно, что нежные родственные чувства - это всего лишь слегка модифицированный эгоизм, расширение нарциссизма. И чувства любви и дружбы, основанные на качествах самого возлюбленного или друга, внушают куда больше доверия и уважения.
Следует также отметить, что это же, хотя и в сильно разбавленном виде, является одной из основ патриотизма.

О значении цели для людей и народов
В основе этих размышлений лежит очень простая мысль: когда у отдельного человека или у нации в целом нет какой-либо цели, выходящей за рамки обычного благополучия, это пагубно сказывается на них.
Человек, лишённый цели, погружается в болото махрового эгоизма и животно-растительного существования. В обществе же, где таких людей большинство, царят жестокие законы. Если говорить прямо, то в нём преобладают сытые свиньи и голодные волки. Здесь каждый сам за себя. По сути, реализуется право сильного с известными поправками на разум: преуспевают наиболее приспособленные, то есть наиболее бессовестные, наиболее хитрые, наиболее безжалостные. Кто-то стремится урвать побольше, достичь власти, кто-то - сохранить то, что имеет, не обращая внимания на остальных (моя хата с краю). В животном мире это эволюция; в человеческом же, основанном на морали и разуме, это деградация. Такую картину легко можно наблюдать как сейчас, так и в истории, где таких примеров тьма. А конечном счёте это приводит к деградации нации и государства, а затем и гибели.
Когда же у общества есть цель, есть какая-то общая идея, общество развивается. В нём гораздо ярче проявляется взаимопомощь, а в отношениях между людьми ключевым слово становится не "конкуренция", а "сотрудничество". Люди готовы жертвовать чем-то личным, чем-то эгоистичным, и они могут гордиться вкладом в общее дело. Если вспоминать старую притчу, человек осознаёт, что "возводит храм", а не просто "месит глину" или "кладёт кирпичи". Цели могут быть очень различные: от соответствия каким-то религиозным заповедям до строительства лучшего общества. К сожалению, иногда каким-нибудь негодяям удаётся увлечь народы какими-то людоедскими идеями с поиском врага. Но даже в этом случае внутри общества отношения гораздо лучше, чем при отсутствии общей цели; у людей проявляются лучшие качества.
Чтобы иметь свою собственную возвышенную цель, прийти к ней самостоятельно, нужен достаточно высокий уровень развития, которого большинство людей, увы, не достигает, предпочитая нечто более мелкое и эгоистическое. Те же, кто это могут, делают научные открытия, создают замечательные произведения искусства или, по крайней мере, стремятся к чему-то подобному, подчиняют значительную часть своей жизни чему-то высокому. Отсюда, кстати, понятно, почему такие люди частенько находятся в оппозиции как к идеологизированному, так и безыдейному обществу. В первом собственные высокие цели кажутся им порой куда более важными. Во втором - им претит общее безразличие. В любом случае они - белые вороны и остальными воспринимаются в лучшем случае как умники и чудаки, а в худшем - как пятая колонна. Впрочем, когда цели общества действительно благородны, такие люди могут действовать в общем русле.

Великие люди и история
Существуют две противоположные точки зрения о взаимовлиянии хода истории и великих людей. Согласно одной из них труды великих, да и само их величие обусловлены историческими закономерностями; этот взгляд весьма характерен для Льва Толстого. Другая точка зрения состоит в том, что ход истории направляется гениями; она близка, скажем, Шопенгауэру. Я для начала разделю великих людей на философов, учёных, художников (в широком смысле слова) и политиков, а затем оспорю оба вышеуказанных взгляда.
Начнём с политиков; их влияние особенно склонны переоценивать. Если храбрый забияка с деспотичным характером умудрился не погибнуть в одном из многочисленных сражений, оказывался в нужное время в нужном месте и в конце концов пробился на вершину власти, то это ещё не повод возводить его в гении. Это просто значит, что его выбрали как символ, а народ дозрел до тирании (революции, завоевательного похода, и т.п.); не было бы его, нашлось бы куча других желающих. Так называемый гениальный политик может менять какие-то мелкие детали, но вряд ли он в состоянии изменить что-нибудь кардинально. Если же власть становится неограниченной (Александр Македонский, Наполеон, Гитлер), то дело принимает совсем другой оборот: здесь уже всё решает самодурство. Так, вышеуказанную троицу сгубила жадность. Следует отметить, что такой власти можно достичь лишь исполнив историческую миссию, побыв символом какого-то дела. Большинство на этом и останавливается; именно о таких людях Ницше говорил, что 9/10 великих людей лишь представители великого дела. Таким образом, серьёзное влияние личности политика на ход истории возможно только при наличии неограниченной власти, которая сама по себе возникает закономерно и на которую при удачном стечении обстоятельств могли бы претендовать весьма многие.
Теперь перейду к учёным. Казалось бы влияние великих открытий на историю и исторических запросов на направление научной активности бесспорно; история подготавливает почву для научного гения, а гений даёт истории новый импульс. Всем известно какое влияние оказали, скажем, гелиоцентрическая система Коперника или дарвиновская теория эволюции. Но потому-то они и оказали такое влияние, что пришлись ко времени, когда значительная часть мыслящих людей была готова к их восприятию, а часть маломыслящих использовала их как средство борьбы против чего-то или, напротив, за что-то. Я не спорю, что новые теории часто открываются гениями, но почва для принимаемых теорий как правило вполне готова, поэтому зачастую открытие совершается рядовым мыслящим человеком, приложившим по воле случая усилия в нужное время в нужном месте. Можно отличить гения от удачливого таланта в науке следующим образом: если открытие одно и причём такое, к которому вплотную подошли другие учёные (или даже независимо открыли), то это везение просто талантливого человека; если же открытия следуют в относительно независимых областях, то это дело гения. При отсутствии данного, конкретного гения закон природы всё равно был бы открыт, только чуть позже. Другое дело гениальные догадки, опережающие своё время. Они либо веками ожидают признания и применения, либо совсем забываются и переоткрываются заново. Если вернуться к примерам, то гелиоцентрическую систему выдвигал ещё Аристарх Самосский, а зачатки теории эволюции были у Анаксимандра. Таким образом, гений науки лишь ускоряет ход истории, но кардинального влияния не оказывает.
Влияет ли история на великого учёного? Прежде всего влияет, разумеется, уровень развития самой науки на данный период и, в меньшей степени, уровень развития техники, который, в свою очередь, определяется уровнем науки и потребностями общества (т.е. ходом истории). Конечно, последнее относится к эмпирической части; математика же и гуманитарные науки от этого не зависят. Но ход истории вполне может тормозить научный прогресс, когда под цензурой или даже запретом находятся целые научные направления. Вполне свободна от гнёта, пожалуй, только математика.
Как же влияют друг на друга история и художники в широком смысле слова (поэты, композиторы, живописцы, и т. п.)? Общеизвестно, например, влияние Байрона на век романтизма и, с другой стороны, влияние господствующих направлений на молодых художников. Но как тогда объяснить тот факт, что действительно великие произведения (картины Леонардо, пьесы Шекспира, фуги Баха) остаются эталоном веками и даже тысячелетиями? А дело в том, что в творениях гения отражается как бы вечное в человеческой природе: характеры, эмоции, и т.п. Дух времени же отражается разве лишь на форме произведения. Некоторые художники чутко схватывают этот дух и пользуются этим для того, чтобы сделать своё творение популярным, чтобы донести до толпы хоть некоторые идеи, чтобы, в конце концов, иметь средства к существованию. Эту форму подхватывают всякие бездари, которые не в силах понять суть, но в силах подражать. Но до толпы не доходит даже это; толпа смутно ощущает превосходство гения, а нравятся ей всё равно комиксы и простейшие мелодии с обязательным отбитием ритма. Таким образом гении влияют лишь на других гениев и испытывают влияние только с их стороны. Если же их используют как знамя, то это ничего не значит; история сама по себе, а художники сами по себе.
То, что сказано о художниках, во многом справедливо и по отношению к философам. (Это, кстати, косвенно подтверждает мнение Шопенгауэра и Ницше о том, что философия скорее искусство, чем наука). Я рассмотрю сначала это на примере религиозных реформаторов, находящихся как бы на стыке политики и философии. В них не было нелостатка во всех странах во все времена. Почему-то считается, что они появляются в основном в переломные моменты истории. Это неверно: просто во время исторических кризисов старые ценности рушатся, а новые ещё не вошли в силу; жить своим умом среднему человеку не под силу - вот он и ищет того, кто всё бы ему разъяснил и заглушил чувство неуверенности. Как правило, таких людей либо признают еретиками, либо они основывают собственные секты и монашеские ордена, весьма немногочисленные. Но иногда идеи религиозных реформаторов (скорее даже небольшая часть их идей) соответствуют тенденции переломного момента истории, и тогда их учение, обычно сильно искажённое, становится новой идеологией. Мало ли было проповедников добра, равенства, прощения? Но Христос удачно попал на время распада античного мира, и его слова о царстве Божьем пришлись по душе слабым, бежавшим в себя от жестокостей времени. То, что сделал с христианством Павел (большую часть христианских направлений следовало бы назвать павлианством) очень подошло для государственной идеологии, когда потребовались единобожие и покорность. Что такого выдающегося сказал Лютер? Разве гностики, к примеру, были менее убедительны? Но как раз в это время Германии потребовалась независимость от Рима, и своя церковь, не претендующая на светскую власть, пришлась очень кстати.
У настоящих философов это проявляется ещё ярче. Гениев, высказавших действительно новые, яркие философские мысли в истории всего несколько десятков; несколько сотен были способны делать интересные добавления по мелочам, разрабатывать системы великих; незначительная часть людей (доли процента) может воспринимать великие мысли без серьёзных искажений и даже критически их осмысливать, хотя критика исходит из сравнения систем, а не "изнутри"; всем остальным же доступны в лучшем случае упрощённые, бездумно заученные догмы. Вот такие-то искажения и упрощения только и могут "оказывать влияние", будучи знаменем. Если фашисты прослышали что-то о "воле к власти" и "сверхчеловеке", а средневековые попы ухватились за Аристотеля, то что это доказывает? Им хотелось иметь гениального союзника, вот они и брали небольшую часть творений гиганта, пропущенную через их скудные умишки и этим искажённую до неузнаваемости.
Теперь рассмотрим точку зрения, утверждающую, что содержание философии непременно отвечает духу времени. Прежде всего этому явно противоречит тот факт, что во все времена были материалисты и идеалисты, рационалисты и эмпирики, и т.п. Крупный философ всегда стремится отразить в своих творениях весь мир, понять сущность вселенной, сущность человека. Он смотрит "с точки зрения вечности" - какое ему дело до проблем современности!? Это всего лишь миг, всего лишь ещё один частный случай, который удобно взять в качестве примера. Чтобы быть хоть немного понятым философ может использовать форму, терминологию и применить свою систему к современным вещам. Вот и всё влияние времени. Зато ход истории очень влияет на "философских дел мастеров"; их опусы действительно целиком дети данного времени, которое они, впрочем, не переживают. Единственное серьёзное влияние, которое действует на гения философии - это идеи его гениальных предшественников. Шопенгауэр, к примеру, был бы великим идеалистом всегда, но он не прошёл бы так далеко по пути познания, не твори Кант раньше. Что касается великих научных открытий (в астрономии, психологии), то они выступают только как подтверждение метафизики и на уровне идей нечто подобное высказывалось философами раньше. Таким образом и в философии не видно с историей взаимовлияния. Правда, философия влияет на немногих индивидуумов, но их так мало, что никакого действия на массы это не оказывает; к тому же её идеи слишком абстрактны и, чтобы жить по ним, самому надо быть философом.

Женщина в современном обществе
Психология женщины - чрезвычайно интересный предмет, значительно отличающийся от психологии мужчины. Чего только не высказывалось о женщинах. Оценки варьируются от "ангельских созданий" до "дьявольских отродий". Не буду вдаваться в такие крайности, а постараюсь дать объективную оценку, отметив некоторые интересные факты.
Корни многих проявлений женского самосознания, а также отношения к женщинам со стороны мужчин следует искать в истории. Известно, что ввиду своей физической слабости женщины, как правило, в разные времена и у разных народов занимали подчинённое положение. Необходмость заниматься с детьми также ложилась на женские плечи. Неудивительно, что сложилась ситуация, когда мужчина занимался добычей пропитания (вначале примитивной охотой и натуральным хозяйством, а после - работой в современном смысле слова), а женщина обустраивала жильё и растила детей. В двадцатом веке женщина добилась равных прав и стала работать, но психология так быстро не меняется, поэтому многие черты, вполне разумные в прошлом, сохранились в виде предрассудков.
Подавляющее большинство мужчин абсолютно убеждено в том, что всю домашнюю работу должна выполнять женщина. Им и в голову не приходит, что раз деятельностью по зарабатыванию средств к существованию они занимаются в равном масштабе, то и нагрузку по хозяйству следовало бы разделить поровну. Женщины же уверены, что мужчина обязан "обеспечивать семью", то есть много зарабатывать, при том, что работает он столько же, сколько они.
Из-за того, что деньги раньше находились в руках мужчины, женщины считают, что именно мужчина должен их приглашать на различные увеселительные мероприятия и всё это оплачивать. Они как бы позволяют себя покупать, а потом удивляются, если к ним относятся свысока. А ведь вполне естественно относиться как к своей собственности к тому, за что заплатил. В этом смысле отношения с проституткой гораздо честнее: мужчина платит и получает то, что хочет. При обычных же отношениях с походами по театрам и ресторанам можно в конце концов остаться с носом, а женщина совершенно не будет считать, что чем-то обязана человеку, потратившему на неё кучу средств, полагая своё общество достаточной наградой.
Вообще, такое выманивание денег следует признать скрытой формой проституции. Самой же худшей её разновидностью безусловно является брак по расчёту. Любопытно, что общество совершенно нормально, даже с одобрением относится к первым двум, скрытым формам продажности и фарисейски гневно осуждает открытую торговлю собой под видом борьбы за нравственность. Это показывает, что на нравственность обществу как раз наплевать, а речь идёт лишь о внешней благопристойности. Итак, следует признать неприятный факт: большая часть женщин торгует собой, хотя и в неявной форме.
Бытует мнение (активно поддерживаемое женщинами), что секс нужен в основном мужчине, а женщина, будто бы, лишь уступает его желанию. Со стороны это выглядит так, словно половая связь требуется ей только для привлечения и удержания мужчины. Этот миф для женщин очень выгоден; он в какой-то мере оправдывает "материальную поддержку" и прочие скрытые формы проституции. Вот ярчайший пример женской хитрости! Оба получают удовольствие в равной степени, но мужчина должен за него платить, а женщина, напротив, выгадывает материально.
Любая женщина считает, что "все мужики - кобели", что всем им нужно "только одно" и что мужчина всегда готов изменить. В этом есть существенная доля истины. Всё дело в том, что сущность, цель секса - продолжение рода, рождение ребёнка, как бы эта цель не затемнялась, превращая половую связь только в удовольствие. В природе самке нужно родить здорового ребёнка, а для этого требуется всего один полноценный самец. Найдя его, самка успокаивается и уже не ищет "от добра добра". Цель же самца - оставить как можно большее потомство; теоретически он может оплодотворить всех самок вида. Поэтому неудивительно, что мужчина стремится вступить в связь с как можно большим числом женщин. Другими словами, женщине требуется в первую очередь качество, а мужчине количество. И не надо привлекать сюда мораль: всё дело в природных инстинктах.
С рождением ребёнка всё остальное для женщины отходит на второй план. Материнский инстинкт - это мощнейшее природное чувство, превосходящее, зачастую, своей силой инстинкт самосохранения. Ради детей женщина способна практически на всё; для них она сделает то, чего никогда не сделает для мужчины и даже для себя самой. Любовь к ребёнку оттесняет все разумные понятия, в том числе чувство справедливости. Поступок Брута Древнего возможен для мужчины (разумеется, далеко не для каждого), но никак не для женщины. Следует отметить также, что рождение ребёнка - серьёзнейшее испытание для отношений мужчины и женщины. Отец, выполнивший свою функцию, сразу же отходит на второй план и интересует мать лишь как добытчик средств к существованию. Ни на какую любовь с этого момента и в течение долгого времени он может не рассчитывать.
Активно участвовать в общественной жизни женщина получила возможность сравнительно недавно. В связи с этим у многих представительниц этого пола развился некоторый комплекс неполноценности, следствием которого является феминизм. Я ничего не имею против этого движения, когда оно действительно заботится о равноправии полов. Но иногда оно принимает столь смешные формы, что к нему трудно относиться серьёзно. Понятно, что запрета на профессии быть не должно, но глупо, к примеру, когда женщина занимается тяжёлым физических трудом лишь затем, чтобы кому-то доказать своё равноправие, при том, что мужчина, в среднем, значительно сильнее. Вообще, когда в чём-то уверены, то это, обычно, не доказывают. Мне кажется, что большинство активных, деловых женщин просто несчастливы в личной жизни; в случае, если с этим фактором всё меняется, они с радостью бросают ещё недавно столь важные "дела". Лучший способ излечения от излишней общественной активности - рождение ребёнка.
Не стану отрицать, что иногда половая дискриминация имеет место, но этот фактор явно преувеличивается. Если у мужчин и женщин разная психология и разные физические данные, то что удивительного в том, что одни работы считаются мужскими, а другие женскими. Причина же того, что на работу стараются брать в первую очередь мужчин не в дискриминации, а в обыкновенном рассчёте работодателей: мужчина, в среднем, придаёт работе большее значение, да и к тому же он не уходит в декретный отпуск.

Христианство в современном мире
Будучи атеистом, я всегда относился к христианству, как и к любой другой религии, без особой теплоты, а в отдельные периоды - с нескрываемой неприязнью. Однако в последнее время я стал замечать, что отношусь теперь к этому вероучению гораздо терпимее, видя в нём неожиданного союзника и, да простят меня верующие, меньшее из зол. Я говорю о союзничестве в борьбе с идеологией, по которой главный и единственный смысл существования общества - потребление, создание новых, неестественных потребностей и их удовлетворение. В борьбе против вакханалии, именуемой прогрессом и сводящейся всё к тому же бесконечному потреблению. В борьбе против вседозволенности, когда всякие понятия о морали объявляются едва ли не предрассудком. Когда на первое место ставятся животные инстинкты и соответственно человек низводится до скотского уровня. Против того, что называют политкорректностью, при помощи которой оправдывается едва ли не любой порок и даже преступление. "Бери от жизни всё" и "После нас хоть потоп" - вот потребительские постулаты, которые не только не осуждаются в нынешнем мире, но даже поощряются. Это называют свободой и прогрессом? На мой взгляд, это, скорее, бешеная скачка навстречу гибели, весёлая поездка к пропасти в роскошном лимузине, ведомом вдребезги пьяным шофёром. Если кто-то не способен держаться хоть в каких-то рамках без религии, пусть она ему помогает в этом. Если чья-то жизнь при помощи религии получает несколько больший смысл, нежели погоня за удовольствиями, я это только поприветствую.
Но не всё так радужно. Когда церковь пытается навязать своя образ жизни всем без исключения, это вызывает естественное отторжение. Когда фундаментальные моральные нормы объявляются исключительно заслугой данной конкретной религии, это является ни чем иным, как передёргиванием фактов и хвастовством. Чтобы выполнять элементарные заповеди, далеко не всем требуется страшилка в виде ада. Отношения с наукой - вообще совершенно особый вопрос. Здесь церковь периодически нарушает границы своей компетентности, вторгаясь со своими легендами туда, где царит научно обоснованное, доказанное знание. Причём аргументы её особо рьяных адептов по своей глубокомысленности порой напоминают "Письмо учёному соседу".
Хочу сказать несколько слов об основных направлениях христианства и своём отношении к ним. Провести небольшое сравнение.
Православие подавляет своей пышностью. Обстановка в храмах, на мой вкус, давящая, душная. Я не люблю показную, кричащую роскошь. И я не могу принять религию, вокруг большинства храмов которой собирается столько нетерпимых, едва ли ни злобных людей, чьи установки, поведение выглядят скорее антихристианскими. Суеверие, исключительно внешняя, обрядовая стороны подменяет для них веру. Не понимаю, почему мрачность возводится едва ли не в правило, а на любого человека априори глядят с осуждением. И православная церковь потакает этой агрессивно-невежественной части паствы. Да и подобострастное отношение пастырей к любой власти (исключения, увы, редки: митрополит Филипп, патриарх Тихон…) вызывает отторжение. Как и степень невежества многих рядовых попов и стяжательства некоторых иерархов.
Протестантизм, конечно, разделяется на множество ветвей, но общая суть - одна. Религия низводится до удобного приложения к определённым жизненным ситуациям. Бога я там не вижу, ему не остаётся места. Отношение к нему, как к большому начальнику, небесному мэру или президенту. Или даже отношение учеников к школьному завучу: побаиваются, конечно, и стараются при нём вести себя хорошо, но ведь его можно и провести. От таинств не остаётся практически ничего, только механистически исполняемые обряды. Идея личного Бога - хороша, но изначально требует достаточно высокого уровня развития личности. Когда же это требование не выполняется, получается нечто очень уродливое. В нравственной сфере протестантские церкви, в большинстве своём, идут на поводу у общества и новых веяний. А когда нравственные нормы размыты - они практически не существуют. На то они и заповеди, чтобы не меняться от дуновений общественных ветров. Протестантская церковь насквозь материальна, а духовное отнюдь не занимает в ней ведущего места.
Католицизм, несмотря на своё несимпатичное прошлое, в настоящее время вызывает у меня наибольшее уважение. Суметь держать оборону в агрессивно-политкорректном западном обществе - уже многого стоит. Если католицизм пойдёт на уступки - это будет его концом, и он выродится в ещё одну разновидность протестантизма. Был искренне рад за католиков, когда Папой Римским избрали кардинала Райцигера, а не одного из реформаторов. На эмоциональном уровне мне нравится строгая, но не давящая атмосфера в католических храмах, звучание органа. Нравится сама идея исповеди, покаяния не публичного, а только перед Богом и его посредником, поклявшимся хранить тайну. Католицизм апеллирует как к чувствам, так и к разуму; у других же ветвей христианства наблюдается явный перекос в одну из сторон.
Должен ли священнослужитель соблюдать правила, более строгие, чем обычный верующий? Для меня положительный ответ на этот вопрос очевиден. Иначе какое моральное право он имеет кого-то поучать, наставлять? В протестантизме это отсутствует начисто, а в православии есть только на высшем уровне. Когда служение Богу низводится до обычной работы - это конец религии.
Совершенно не понимаю людей, требующих от церкви изменений, чтобы "идти в ногу со временем". Будь это целибат священнослужителей, запрет на секс вне брака, осуждение гомосексуализма и пр. Если ты принадлежишь к некой организации, будь любезен выполнять правила, в ней принятые. Не хочешь выполнять их - ищи себе другую организацию, по душе. Таких, где оправдывают любые пороки и даже потакают им, увы, несть числа.
В завершение могу сказать, что христианство, особенно католическая его ветвь, сейчас - один из факторов, удерживающий западный мир от окончательного разложения. Увы, создаётся такое ощущение, что силы на исходе, и исход борьбы между человеком и животным вызывает огромные опасения. Быть первым - трудно и связано с самоограничением; быть вторым - легко и приятно. Вот только при этом утрачивается главное, что делает тебя личностью.

СССР и буржуазная Россия
СССР, несмотря на то, что материализм являлся его официальной идеологией, являлся одним из самых (если не самым) идеалистических государств в истории. Люди трудились и воевали ради будущего счастья, ради равенства, ради лучшей жизни для всех! Такого презрения к материальным благам, а также к тем, кто ставит во главу угла их приобретение, трудно найти. Неудивительно, что спекулянты и прочая шушара, занимавшие в этой стране то положение, которого достойны, прятавшиеся, всеми презираемые, по углам и тряслись от страха перед разоблачением, так обрадовались падению государства. Теперь они сделались примером для подражания, хозяевами жизни.
В этой великой империи процветал культ не удачливых, пройдошистых дельцов, а героизма и самопожертвования. Как разве что в республиканские времена древнего Рима. Муций Сцевола, братья Горации с одной стороны, Александр Матросов, Зоя Космодемьянская, Николай Гастелло с другой… Дети воспитывались на примере пионеров-героев. Они хотели стать космонавтами, лётчиками, учёными… Кто бы мог подумать, что пройдёт какой-то десяток лет, и героями нашего времени сделаются бандиты и проститутки!
Более бескорыстную внешнюю политику трудно даже вообразить. Что происходит у капиталистических государств? Они могут оказать кому-либо помощь, но как? Для этого в народе есть меткое выражение: "американская помощь". Из страны выкачиваются все ресурсы и средства, она фактически делится между крупными корпорациями, опутывается долгами и находится в положении мухи в гостях у паука. Советский же Союз оказывал помощь почти исключительно из идеологических соображений, не надеясь на возвращение долгов и не собираясь их выбивать. Ключевым здесь было понятие дружба, а не торгашеские взаимоотношения.
О социальной защите нечего и говорить. Где ещё человек мог быть абсолютно уверен в том, что завтра не останется без крыши над головой, без работы, что он сможет купить себе еду и одежду, что если он заболеет, его станут бесплатно лечить, а его детей будут учить? Пусть это было порой не самого лучшего качества и практически без выбора. Но было, причём у всех! И вознаграждение люди получали за труд, а не за должность. Конечно, зарплата, скажем, директора завода была выше, чем у рабочего или инженера (и то не всегда), но не на несколько порядков, а максимум в два-три раза. Была невозможна такая ситуация, что человеку просто нечего делать в каком-то магазине потому, что там любая безделушка стоит больше, чем он за год получит. Люди на работе не были рабами, они регулярно получали определённую зарплату, ходили в отпуск, иногда получали бесплатный или льготный отдых, садик для детей… Достаточно пожить при диком капитализме совсем чуть-чуть, чтобы по крайней мере проникнуться сочувствием к революциям.
Не могу понять, почему общество потребления считается чуть ли не вершиной развития. При социализме все нормальные человеческие потребности более или менее удовлетворялись. Чем плохо умение ограничиться необходимым минимумом и немного сверх того? Зато у людей было нормальное общение, свободное время. А что теперь? Постоянная спешка, постоянный страх оказаться хуже других…
Уровень безопасности жизни, конечно, не сравнить с нынешним (в этом плане авторитаризм вообще благоприятнее). Преступников ловили, сажали, если надо расстреливали. Они не чувствовали себя в безопасности, не были героями экрана и прессы. По улицам можно было относительно спокойно ходить, убийства были не рутинными новостями, а действительно чрезвычайными происшествиями. Дети спокойно играли во дворах, без родителей. Двери подъездов не запирались. Когда особенно нечего делить, жить как-то дружнее и проще.
В рыночных условиях всё искусство (если его можно так назвать) работает на удовлетворение самых низменных, самых животных инстинктов человека. То есть кровавые истории, порнография и вуайеристко-эксгибиционисткие шоу - самые продаваемые "произведения". В Советском Союзе искусство призвано было воспитывать, поднимать культурный, духовный, интеллектуальный уровень, показывать пример… Словом, выражаясь словами классика, "сеять разумное, доброе, вечное". Да, какие-то книги, фильмы, спектакли и пр. необоснованно становились жертвами цензуры. Но разве сравнятся эти ограничения с безжалостным диктатом денег, прибыльности, рейтинга? Да для истинного художника (в широком смысле слова) любой, даже самый тоталитарный режим, благотворнее, нежели свободный рынок. В СССР художникам давали работать в относительно комфортных условиях. Конечно, в таких условиях наряду с мастерами процветала серость, но это всё же лучше открытой пропаганды разврата, хищничества и т.п.
Аналогичная ситуация и с наукой. Настоящая, фундаментальная наука требует времени. Она не даёт моментального результата. Капитализм же требует немедленной коммерческой отдачи, "после нас хоть потоп". Важные результаты становятся почему-то собственностью концернов-гигантов. Новинки выпускаются в свет до того, как изучатся возможные побочные эффекты… Капитализм - это гибель истинных науки и искусства.
В Советском Союзе действительно очень многие аспекты жизни были заидеологизированы. Где-то это воспринималось нормально, где-то вызывало улыбку, где-то раздражение… Конечно, всё это не слишком приятно. Но такая ситуация характерна для любых государств, где есть господствующая религия, а марксизм выполнял аналогичную функцию. Если не хочешь неприятностей - лучше хотя бы внешне соглашаться с господствующими взглядами… Увы, это приводило к тому, что многие карьеристы вступали в партию, продвигались наверх, совершенно не разделяя коммунистические идеи. К чему это привело - всем известно.
Свободы слова, печати, конечно, не было. (Впрочем, свободы печати нет нигде: только в одних странах её ограничивает государственная цензура, а в других - денежная). Для свободомыслящих, думающих людей это серьёзный минус. Но обсуждать идеи между собой они могли достаточно свободно. Да и книгу, если захотеть, можно было прочитать почти любую, кроме самых одиозных. Свободных выборов тоже, конечно, не было. (Впрочем, они бывают только на местном уровне: просто при так называемой демократии идёт манипуляция на уровне СМИ, выбирают между остроконечниками и тупоконечниками, реальной альтернативы нет). Как ни странно, при этом у нормального человека было гораздо больше шансов попасть в какие-то властные органы. Наряду с номенклатурой там оказывались действительно уважаемые, заслуженные люди.
Очень горько бывает порой ходить по современным улицам. Особенно в крупных городах, в их центре. Вот на доме висят мемориальные таблички: "В этом доме жил академик (маршал, народный артист…) …". Но их практически не видно, потому что со всех сторон окружают яркие, кричащие рекламные вывески: тут казино, тут магазин для очень богатых, тут вообще какой-нибудь стриптиз… Что можно будет написать о теперешних жильцах? "Здесь жил банкир, обманувший несколько миллионов человек (или криминальный авторитет, или "бизнесмен", присвоивший себе несколько заводов, которые создавались всей страной). Порядочные люди отсюда, разумеется, постепенно вытесняются новой "элитой", но не всё, что всплывает вверх, сливки и элита! Или идёшь по улице, названной именем какого-нибудь героя войны, видишь какую-нибудь фирму "купи-продай" с джипами, припаркованными поперёк улицы, и думаешь: неужели наши деды умирали ради них? И за что воевать, случись что-нибудь теперь? За благополучие тех, кто ограбил всю страну?

Ещё одна утопия
Трудно удержаться от того, чтобы не дать идеальный с моей точки зрения сценарий развития мира в будущем. Хотя бы в противовес более реальным перспективам: уничтожению человечества фанатиками, дорвавшимися до действительно опасного оружия или альтернативы: тотальной слежки за каждым. Приятных чувств, разумеется, не вызывает ни один из указанных сценариев. Нельзя сказать, что подавляющее большинство человечества их не заслуживает, но хотя бы ради элитарного меньшинства стоит иметь в запасе другой вариант. Здесь я, разумеется, буду фантазировать, не указывая никаких конкретных путей.
Итак, признаками счастья на низшем уровне является полное удовлетворение физиологических потребностей (невозможное без хорошего здоровья) и безопасность. На высшем же уровне это свобода. Свобода от всевозможных общественных и государственных обязанностей плюс возможность не работать. Таким образом, как я уже указывал в другом месте, необходимым условием свободы является чьё-то рабство. Не может быть счастлив человек, вынужденный трудиться! Как же это совместить с идеалом?
На мой взгляд, здесь может помочь бурно прогрессирующее развитие техники. Оно может уничтожить цивилизацию, но может и спасти её, выведя на новый уровень. С её помощью можно будет синтезировать в достаточном количестве пищу или, по крайней мере, максимально механизировать процесс её обработки. В идеале же на технику, роботов можно будет возложить весь физический труд, а также нетворческий умственный. Вот тогда-то, в отсутствии необходимости работы и при максимуме досуга сразу станет видно кто есть кто.
Что будет делать подавляющее большинство в таких условиях? Разумеется, будет наслаждаться всеми возможными пороками и постепенно скатится к свинскому существованию. Стоит ли им в этом мешать? Отнюдь. Каждый сам выбирает для себя путь; на то она и свобода. Если они, скажем, хотят травить себя наркотиками, то это никого больше не касается. Полицейские же функции, возможно, будут выполнять те же роботы или какие-нибудь достаточно хитроумные устройства, чтобы эти представители большинства не учиняли друг над другом насилия.
Мне кажется, что многие будут уходить в виртуальную реальность; ведь делать больше ничего будет не надо, а с развитием техники она станет всё более и более привлекательной. Думаю, через несколько поколений их поголовье значительно сократиться. Ведь не станут же они обрекать себя на возню с детьми и сопряжённые с этим неудобства. И препятствовать им в этом не надо. Это будет своего рода евгеника, но безо всякого геноцида. Не надо их подталкивать. Достаточно будет просто не мешать!
Зато элитарное меньшинство, получив массу времени для досуга, проявит себя по-настоящему. Откроются невиданные возможности для любого творчества: и в искусствах, и в науке. Не надо будет, к примеру, писать по заказу или изобретать что-нибудь для денег. Потребность в деньгах исчезнет в принципе. Ведь всего будет в избытке. Никто не будет подгонять, и появится возможность доводить творения до совершенства. Из обязанностей потребуется только минимальный надзор над автоматами и общей массой. Вот он путь к расе сверхлюдей! Причём всё будет происходить совершенно естественно, поколение за поколением, само собой.

Победоносное шествие Висли-Пусли
"Дайте дикарю прекрасную античную статую, и он немедленно захочет её исправить, сделав из неё своего торжественного Вицли-Пуцли" - писал Шопенгауэр. Это явление получило теперь небывалое распространение среди цивилизованных дикарей, то есть у большей части населения. Они, к сожалению, не ограничиваются своей дикарской "культурой", современными Вицли-Пуцли; им нужно непременно испоганить великие творения на свой вкус. Мы постоянно слышим гениальную музыку Баха, Моцарта и др., "осовремененную" для людей, начисто лишённых вкуса с обязательным отбитием ритма и исполняемую на модных примитивных инструментах. В театрах и кино часто можно видеть "осовремененные" пьесы Шекспира, Чехова, и др., где заменены отнюдь не только декорации, но и текст, и даже идеи, характеры. Таких примеров тьма. А людей, пытающихся противостоять пошлости, объявляют отставшими от жизни ретроградами, не понимающими новых идей.
В чём же причина того, что вицлипуцлизировать пытаются почти все значимые произведения искусства? Причём зачастую делается это не дикарями, а относительно цивилизованными людьми в угоду дикарям. Причин здесь несколько, постараюсь разобрать все по порядку.
Одна из причин состоит в низком уровне мастерства исполнителей, в их неуверенности в своих силах. Лучшие сонаты Бетховена, к примеру, играют все пианисты, а великие пьесы Шекспира ставят очень многие режиссёры. На таком фоне, в сравнении, все огрехи, недостатки техники, и т.п. видны невооружённым глазом даже неискушённому слушателю и зрителю. Другое дело, когда творение испоганено. В этом случае внимание фокусируется на "новшествах", разбираются не тонкости игры или постановки, а порождения жульнической или больной фантазии автора.
Другая причина состоит в том, чтобы угодить низким пристрастиям толпы. Большая часть людей мало способна к восприятию прекрасного; на них действует только интересное (я пользуюсь терминологией Шопенгауэра из его замечательной статьи "Об интересном"). Вот режиссёры и выставляют на первый план действия, добавляют их от себя. С этой же целью действия переносятся в современность; зрители так лучше понимают что происходит, а также могут в какой-то степени почувствовать себя Гамлетом, Офелией, Чайкой, и т.п. Но при таком перенесении приходится менять форму (средневековые, скажем, обороты выглядят в современности комично), некоторые фразы и действия, что, при отсутствии у постановщика авторской гениальности, приводит к искажениям смысла, характеров, прекрасного. Об обработках великой музыки с дурацким отбиванием ритма мною достаточно сказано в статье "О музыке".
Третьей причиной является банальная зависть "рождённых ползать" перед "умеющими летать". Попытки таких музыкантов, режиссёров писать собственную музыку, пьесы должно быть настолько жалки, что они прекрасно понимают, что обнародование этих опусов мнгновенно разрушит миф об их гениальности, да и просто талантливости. Перекраивая творения великих, они как бы пытаются поставить себя вровень с ними; людям со вкусом они напоминают лягушку, желающую сравняться с волом, но в глазах толпы поднимаются довольно высоко.
Печально, что многие люди, прекрасно понимающие истинную цену таких художеств, просто боятся высказать своё мнение, ибо немедленно будут осмеяны. Здесь действует эффект, прекрасно описанный Андерсенем в сказке "Новое платье короля": все видят, что король голый, да опасаются прослыть дураками. И никакой ребёнок тут не поможет: в лучшем случае скажут, что он не дорос до понимания искусства. А выход только один: доверять не критикам, но своему вкусу. И тогда мазня не предстанет шедевром, а какафония - гениальной музыкой.

О природе музыки
Музыка является, бесспорно, самым загадочным из искусств. Вопрос "в чём природа её воздействия" издавна привлекал внимание мыслителей. Действительно, если в других видах искусств умудрялись находить сходство с природой, интерес к событиям и даже полезность, то в музыке найти нечто подобное крайне трудно, такие объяснения применительно к ней (да, впрочем, и к другим искусствам, хотя и в меньшей степени) всегда выглядели крайне искусственно. Поэтому философы часто ставили музыку выше всех остальных видов искусства. Достаточно вспомнить "музыку сфер" Пифагора, "тайное арифметическое упражнение души" Лейбница и, наконец, прямое раскрытие воли у Шопенгауэра. Здесь я хочу дать собственное объяснение воздействия музыки и затем немного порассуждать об остальных искусствах.
Одной из характеристик музыки является ритм, без него нет музыки. С другой стороны ритмичность характерна для всех процессов жизнедеятельности: от дыхания и сердцебиения до полового акта. Часть воздействий музыки можно объяснить именно этим. Так, быстрая музыка вызывает ощущения возбуждения, тревоги, и т.п., а медленная, напротив, успокаивает. Особенно возбуждающе действует музыка с постепенным ускорением. Таким образом становится понятным буйное поведение юных идиотов во время и после всевозможных рок-концертов. Интересно, что для ценителей достаточно внутреннего ритма, а для большей части людей требуется непременное отбивание ритма, что в крайнем выражении сводится к ритму без мелодии либо с крайне примитивной мелодией.
Другая важнейшая составляющая музыки - мелодия. Шопенгауэр очень верно подметил, что нигде больше мы не терпим такого повторения одного и того же (основной темы), как в музыке. Я не приписываю этому того же значения (раскрытия идей), как он. На мой взгляд мелодия отражает даже не мысль, а чувство, некоторое переживание. Человек, переживая, осмысливая какое-то событие постоянно мысленно к нему возвращается, смотрит на него с разных точек зрения, проводит аналогии, и т.п. Так же и в музыке: мелодия проводится с разной интонацией, с разным аккомпаниментом, вариируется, сплетается с другими мелодиями… Здесь нет строгости мысли, это именно чувства. Мелодия всё-таки является событием, поводом к чувству. Простую мелодию понять, прочувствовать легко, но для человека с развитыми чувствами она будет примитивной и вызовет некоторое отвращение, презрение. Очень сложная, едва уловимая мелодия, напротив, большинству людей будет непонятна как недостаточный повод к переживанию; тут нужно иметь тонкие чувства. Популярная классическая музыка - это некая граница; самое грубое из достойного переживания для тонкочувствующих и самое сложное из воспринимаемого для грубых, только здесь они и находят точку соприкосновения.
С другой стороны, гипертрофированно сложные чувства наводят на мысль о неестественности, игре. Иногда кажется, что за сверхсложными, сверхтонкими композициями нет ничего подлинного. Не чувство, а желание чувства, выдуманные чувства. Некоторые же атональные произведения (если они не являются результатом какого-либо жульничества, игры, насмешки) невольно наводят на мысль о душевных и нервных заболеваниях.
Тонкие чувства не надо смешивать с хорошим проникновением в технические аспекты музыки. Если человек постоянно вслушивается какие инструменты оркестра задействованы в данный момент, какой взят аккорд, в какую тональность произошла модуляция, и т.п., то музыки, собственно, он не воспринимает, за деревьями не видит леса. С другой стороны, можно не знать названия ни одной ноты и тем не менее прекрасно понимать музыку. Для меня хорошее исполнение музыки, конечно, приятно, но это не главное - игра с техническими погрешностями, но верно передаваемое настроение произведения гораздо важнее. К тому же даже при неважном исполнении можно всегда "додумать" и мысленно представлять верное настроение.
Непосредственное выражение чувства происходит в фактуре, гармонии. Но без мелодии, без повода, без основной мысли, без события настроение удержать очень трудно, внимание рассеивается. Такая чистая гармония без ритма и мелодии возможна лишь в особом настроении, когда повод какой-то внешний, он уже есть в человеке, а гармония служит только дополнением, фоном, усугубляет имеющееся состояние. В этом случае просто берут аккорды, перебирают клавиши, струны, не пытаясь сложить из разрозненных звуков мелодию или ритмизировать их.
Что касается тембра, то его воздействие вполне может быть связано с природными компонентами - в частности сходством с человеческим голосом. Вполне возможно, что в процессе эволюции у человека в генетической памяти появились представления о тревожности, успокаиваемости, и т.п. некоторых тембров. Правда, относительно тембра и высоты уверенности у меня нет.
Особенно хочется отметить, что музыка не должна ни в коем случае унижаться до прямого подражания природе. Так, у Бетховена нет ничего хуже "Пасторальной" симфонии. Копия всегда хуже оригинала: таким любителям подражания можно только посоветовать слушать подлинные записи звуков дикой природы, где из всех компонентов музыки ясно проявляются только тембр и высота. Другое дело, если музыка передаёт впечатление, сходное с впечатлением от какого-либо природного явления, но не подражающее природным звукам. Таковы, например, "Утро" Грига или "Рассвет на Москва-реке" Мусоргского.
Человека с мелкими, тривиальными чувствами, не способного понимать возвышенное, всегда следующего моде мы назовём пошлым. С другой стороны, мелкие и тривиальные мелодии и ритмы - основа поп-музыки. Таким образом, увлечение поп-музыкой является своеобразной мерой пошлости. Для рока характерны дикие мелодии и ритмы, вызывающие первобытные инстинкты, поэтому увлечение рок-музыкой можно считать мерой дикости. Безалаберность и бессистемность джаза наводит на мысль о безалаберности и ненадёжности его почитателей. Любители же классики должны чувствовать тоньше и глубже других, но они представляются достаточно сдержанными в выражении чувств, а также скованными формой.
Теперь о других искусствах. Ни в одном из них не встретишь такого богатства компонентов, инструментов воздействия как в ней. Рассмотрим живопись. Аналогию с мелодией здесь образует сюжет картины, изображаемые предметы. Цветовую гамму можно уподобить тембру, гармонии. Но мы не найдём ничего похожего на ритм. К тому же живопись напрямую копирует природу, даже в абстрактных картинах невольно подражает ей. Если мелодию каждый волен связывать с собственными переживаниями, то сюжет картины ограничивает эту возможность, хотя и здесь, конечно, важно в первую очередь впечатление, а не фотографическое сходство. Что касается авнгарда, современного "искусства", то его в лучшем случае можно уподобить аккордам без мелодии. Так можно, конечно, создать настроение, главным образом у самого рисующего, но выставлять эти "шедевры", которые каждый может создать сам, и восхищаться ими смешно и глупо. У скульптуры возможностей воздействия ещё меньше; здесь, можно сказать, одна "мелодия", нет фона и, фактически, цвета.
В поэзии повод к переживанию ("мелодия") настолько явный, что не допускает никаких переживаний, чувств, сколько-нибудь существенно отличных от авторских. Эта ограниченность приводит к тому, что стихи, которые знаешь почти наизусть читать уже не захочешь, тогда как можно многократно слушать мелодию или смотреть на картину, открывая каждый раз что-то новое. Рифма, созвучие связывает стихотворение в единое целое, играет роль тональности. Ритм, наконец, присутствует в полном объёме. Из-за ритма, собственной "музыки" стихов их редко удаётся хорошо переложить на музыку, так, чтобы они не мешали восприятию друг друга.

Как возможно творчество великих писателей и актёров
Читая произведения великих писателей, трудно не задаться вопросом: каким образом они столь правдиво, столь достоверно могут описывать характеры людей совершенно различного склада, так глубоко проникать в глубины их сознания, понимать мотивы поступков. Они могут с раной убедительностью описать и закоренелого злодея, и святого; и мужчину, и женщину; и сдержанного англичанина, и горячего испанца…
Наоборот, у писателей более заурядных могут быть очень точно подмечены внешние проявления, но их психологические мотивы, описания внутреннего мира персонажей неубедительны или же отсутствуют вовсе. Они просто, в лучшем случае, внимательные наблюдатели. Их можно сравнить с оператором или фотографом, мастерски снимающим природу и добросовестно фиксирующим лишь внешние проявления, в то время, как великого писателя - с учёным-биологом, который не только наблюдает происходящие процессы, но и осведомлён об их скрытых механизмах и причинах.
Мне кажется, что дело здесь в следующем. В каждом человеке заложены все возможные черты характера: и доброта, и злоба, и зависть, и альтруизм, и весёлость, и занудство… Другое дело, что часть их неплохо развита, а остальные находятся на достаточно низком уровне, едва ли не в зачаточном состоянии. Достоверно же возможно описать лишь то, что уже есть в тебе. Грубо говоря, кого бы человек не описывал, он описывает только самого себя.
Но как же тогда получается, что хороший писатель может отобразить разные характеры? Дело в том, что он может варьировать данными ему качества, словно играя на музыкальном инструменте, и из набора собственных черт рождать нового персонажа. Если некоторые черты просто приглушаются, показываются на меньшем, нежели у него самого, уровне, достоверность не страдает. Если же он пытается "вытянуть" некое качество до уровня выше собственного, то тут-то и начинаются проблемы. Можно попытаться угадать, что там, дальше. И это может даже показаться кому-то правдоподобным. Но только не тем, у кого данное качество развито сильнее, чем у автора.
Многие выдающиеся личности упоминали о том, насколько сильны какие-то тёмные части их личности, и справиться с ними удавалось лишь за счёт того, что светлые черты имели ещё больший потенциал; Джекилл подавляет Хайда. Впрочем, это удавалось далеко не всем из них… Получается, что в гении скрыт и выдающийся злодей, который, при благоприятном течении судьбы, выходит наружу лишь в произведениях.
Мне кажется, что аналогичную ситуацию мы имеем и у великих актёров. По-настоящему сыграть можно только себя. И многие актёры всю жизнь, по сути, играют всего одну роль с небольшими вариациями. Но у великих это не так. Конечно, актёру несколько легче, чем писателю: здесь упор делается всё же на зрелищности, на внешних проявлениях, и внутренний мир персонажа раскрывается через них, а это уже дело автора. Но иногда, при всей внешней правильности, фальшь всё равно ощущается. Другое дело, когда актёр играет со своими чертами, приглушая одни и увеличивая другие до максимума…
Исходя из этого, можно предположить, что гениальность писателя как раз и определяется большой степенью выраженности как можно большего количества черт характера.
Всё предыдущее относится к тому, что, по определению А.Шопенгауэра, можно назвать прекрасным. Теперь, пользуясь той же терминологией, об интересном. Итак, возникает вопрос: почему одни произведения становятся бешено популярными, в то время как другие, с не худшим, на первый взгляд, сюжетом, тонут в общей массе? Конечно, в подлую эпоху массовой "культуры" большую роль играет раскрутка, реклама. Но это объясняет далеко не всё: а как быть с теми вещами, которые пробили себе дорогу не благодаря, а вопреки? Особенно, если это было ещё до эпохи массовости и рекламы?
На мой взгляд, тут вероятны две причины. Первая - это необычность, нестандартность. То, что определяется сейчас модным словечком креативность. Относительно легко писать, скажем, детектив с чудаковатым сыщиком в главной роли, распутывающим дела благодаря блестящей логике. Но попробуйте-ка первым придумать подобного персонажа. Легко фантазировать на тему роботов, но придумать робота первым было ох как непросто.
Другая причина - попадание в архетипы. Давно замечено, что некоторые истории, некоторые типичные персонажи повторяются у каждых народов из сказки в сказку, из мифа в миф. Когда хороший писатель берётся излагать нечто подобное в осовремененном варианте, он практически обречён на успех. Ещё лучше, когда такой архетип витает в воздухе, но до поры не находит должного воплощения. Тогда это становится сенсацией; каждый читатель ощущает, что писатель попал прямо в яблочко, раскрыл то, что было на душе у него самого.

На главную страницу
Hosted by uCoz